Рим или смерть - [19]

Засев за каменным зубчатым выступом, метко стрелял по врагу из карабина бывший пастушонок, а теперь юный гарибальдиец Шилиппино. В легион Гарибальди их, мальчишек двенадцати – пятнадцати лет, записалось уже больше сорока. Почти все с римских окраин, но были среди них и деревенские пареньки. Самых проворных Агуяр сделал связными, а тех, что покрепче, – санитарами. Филиппино тоже попал в санитары – он был хоть и худ, да вынослив. Но когда у него на глазах вражеская пуля сразила его земляка, каретника Винченцо, и тот, схватившись за грудь, упал на камни бастиона, Филиппино занял его место. Вначале он палил по французам, почти ничего не разбирая сквозь слезы, застилавшие глаза. Потом заметил, что патронов осталось в обрез. Тогда он стал стрелять редко и лишь наверняка. Глаза у Филиппино, привыкшего следить за стадом, были зоркие, и ни один патрон не пропадал даром.

А рядом прицельным огнем национальные гвардейцы отсекали французских егерей от крепостных стен. Бригада Молиер дрогнула, отступила назад и укрылась в садах и чуть ниже, в кустарнике.

Особым полководческим чутьем Гарибальди ощутил – вот он, переломный момент в сражении.

Он вскочил на коня, ворота раскрылись, и он вылетел на истоптанную лужайку у стены. Осадив скакуна и выхватив из ножен саблю, Гарибальди крикнул воинам:

– Вперед, победа близка!

Из обоих ворот со штыками наперевес уже выбегали легионеры в красных рубашках, студенты-добровольцы и солдаты итальянского легиона.

Гарибальди пришпорил Уругвая и понесся прямо на французов, залегших в зарослях вереска, за ним – верный Агуяр и Франческо Даверио. В своем белом пончо поверх красной рубахи, в черной шляпе с пером, Гарибальди был сейчас отличной мишенью. Пули свистели над его головой. Упал скакавший рядом Агуяр, под ним убило коня, но в Гарибальди каким-то чудом не попала ни одна пуля.

Внезапно огонь стих – французы и гарибальдийцы схватились врукопашную. Бились штыками и прикладами. И так велико было ожесточение боя, что даже тяжело раненные, собрав последние силы, поднимались и в упор стреляли по врагу из пистолета.

Бой длился больше часа, а чаша весов все еще колебалась. Французы сражались храбро и умело. Внезапным ударом их двадцатый линейный полк выбил гарибальдийцев с виллы Корсини. Закрепись французы на этой вилле – и она станет их опорным пунктом. С высокого холма полевые батареи поведут прицельный огонь по крепостным стенам. Гарибальди отлично это понимал.

– Отбить виллу любой ценой! – приказал он своему давнему другу и помощнику капитану Монтальди.

Сам же поскакал к воротам Кавалледжери, где шло яростное сражение.

Капитан Монтальди поднял в контратаку свой батальон. Он бежал по аллее, что-то громко крича, и вдруг, точно споткнувшись о камень, неловко, боком упал в траву. Упал и больше не поднялся. Но его легионеры уже врезались в цепи французов, выскочивших из виллы им навстречу. Дрались в беседке у кустов жимолости, у мраморных бюстов римских императоров, в цветущем розарии. Везде: на главной аллее, на боковых дорожках, у парадной лестницы – лежали убитые, а рядом, не видя ничего вокруг, гарибальдийцы и французы продолжали штыковой бой.

Час спустя лейтенант Гильоне, разыскав Гарибальди, доложил ему, приложив окровавленную руку к козырьку фуражки:

– Генерал, батальон капитана Монтальди приказ выполнил – вилла Корсини снова наша.

– Где же сам Монтальди? – спросил Гарибальди.

– Убит.

– Его помощник Рильи?

– Убит.

– Старший лейтенант Дзамбони?

– Убит.

– Старший лейтенант Ролла?

– Тяжело ранен и отправлен в госпиталь.

– Кто из офицеров остался в строю? – спросил Гарибальди, прислонившись к дереву.

– Я один, – ответил Гильоне.

– Да и ты, как вижу, ранен.

– Так точно. Но шпагу держать могу.

– Не надо шпаги, – тихо сказал Гарибальди. – Примешь командование батальоном. А Монтальди, Рильи и Дзамбони отнесите на виллу. Похороним как героев.

– Разрешите идти, генерал? – спросил Гильоне.

– Иди. Я пришлю подкрепление, – сказал он вдогонку уходившему офицеру.

Вскочил на коня и помчался в гущу разгоревшегося с новой силой боя. Рядом с ним неслись в атаку Даверио и Сакки с трехцветным знаменем в руке. В красных фесках с черными султанами, напрямик, через поле, скакали уланы Анджело Мазины. Сверкали на солнце сабли и пики. Улан было всего пятьдесят, но французам казалось, будто на них обрушился ураган. С этого дня они прозвали улан Мазины «ангелами смерти».

Сначала французы попытались занять оборону на последних холмах. Не смогли – атака гарибальдийцев была неудержимой, и егеря в панике побежали вниз, к спасительным домам селения.

Легионеры, изнемогшие от трехчасового боя и адской жары, даже не пытались их преследовать.

В этот момент к Гарибальди прибыла подмога – Авеццана прислал из резерва две роты римлян.

– Не дадим французам уйти! – крикнул Гарибальди и повел в атаку, третью по счету, свежие роты. За ними устремились и те легионеры, у которых осталась хоть крупица сил.

Со своего командного пункта близ акведука Удино видел, что еще немного – и отступление превратится в бегство, победный марш на Рим обернется не просто поражением, а полным разгромом. Тогда прощай блистательная военная карьера! Его ждут позор и поношение. И он решил поставить на карту все. Бросил в бой последний резерв – батальон двадцатого полка. Взять близлежащий холм или умереть – таков был приказ. Батальон повел в атаку капитан Пикар – ветеран боев в Алжире.