Рикша - [15]

В доме Янов прислуга держалась не больше трех – пяти дней. Господа считали слуг домашними рабами и драли с них три шкуры, – иначе за что платить? Только Чжанма жила в доме уже шестой год. Лишь потому, что сама могла обругать кого угодно. Как только ее задевали, она тут же разражалась потоками брани. Ехидство господина Яна, бойкий язычок первой госпожи и трескотня второй меркли перед руганью разъяренной Чжанма, и господа чувствовали, что перед ними достойный противник.

Сянцзы вырос среди вежливых северян и очень не любил, когда ругались без всякого повода. Он не посмел ударить Чжанма – порядочный человек не бьет женщин, и не стал отвечать на ругань. Он в упор посмотрел на Чжанма, да так, что она почувствовала опасность и замолчала. Как раз в эту минуту первая госпожа приказала Сянцзы ехать за детьми в школу. Он поспешил отдать ребенка второй госпоже. Та приняла это за оскорбление и обругала его последними словами. Первая госпожа была недовольна, что он нянчится с ребенком второй госпожи, и в свою очередь тоже напустилась на Сянцзы. Сянцзы оказался под перекрестным огнем. Он схватил коляску и умчался, рассердиться и то не успел. Ему никогда не случалось бывать в подобных переделках, с непривычки даже кружилась голова.

Когда он доставил одного за другим всех детей, поднялся галдеж, какого не бывает и на рынке. Женщины ругались, дети ревели – во дворе творилось что-то невообразимое, как у театра после спектакля. Хорошо, что Сянцзы надо было ехать за господином Яном, и он быстро покинул двор. Уличный шум показался ему ласковым шепотом.

Лишь часам к двенадцати ночи Сянцзы смог перевести дух. Он сильно устал, голова трещала. Все в доме Янов, и старые и малые, наконец угомонились, а в ушах Сянцзы все еще стояла разноголосая брань, словно рядом прокручивали сразу несколько патефонных пластинок.

Не в силах ни о чем думать, он решил лечь спать. Но когда вошел в свою каморку, сердце сжалось и сон как рукой сняло. Каморку разделяла пополам дощатая перегородка, в каждую половину вела отдельная дверь. В одной половине жила Чжанма, другую отвели для Сянцзы. Лампы не было, в крохотное оконце проникал тусклый свет уличного фонаря. От земляного пола отвратительно пахло сыростью и пылью, ничего кроме топчана в каморке не было. Да и как на нем спать? Вытянуть ноги нельзя, упрешься в стену. А спать полусидя или свернувшись калачиком Сянцзы не привык. Он поставил топчан наискосок, – правда, ноги будут свисать, но ничего, перебьется. Сянцзы принес постель, устроился кое-как, но долго не мог уснуть. Он старался не открывать глаз, уговаривал себя: спи, завтра рано вставать! Кормят плохо, работа тяжелая, – пусть, но, может быть, хозяева часто устраивают банкеты, приглашают гостей, играют в карты… Зачем ты сюда нанимался? Разве не ради денег? Лишь бы побольше платили, все стерпишь.

Он почти совсем успокоился, перестал ощущать скверный запах. Незаметно Сянцзы уснул. Он почувствовал, как его кусают клопы, но был не в силах даже пошевельнуться. Прошло два дня. Сянцзы словно окаменел, все стало ему безразлично. На четвертый день пришли в гости две дамы. Чжанма быстро приготовила карточный столик. Словно весенний теплый ветерок повеял в душе Сянцзы. Началась игра. Чжанма прислуживала гостям, и всех детей поручили заботам Сянцзы. Ему быстро надоела эта шумная орава, но, украдкой заглянув в комнату, он увидел, как первая госпожа деловито собирает выигрыш, и подумал: пусть у нее скверный характер, но она, должно быть, знает, что в таких случаях нужно и слуге подкинуть три-четыре мао. Ради чаевых он решил быть терпеливым с этими мартышками и относиться к ним, как к маленьким господам.

Когда игра кончилась, госпожа велела Сянцзы отвезти гостей. Обе гостьи заволновались: они хотели ехать домой вместе. Пришлось искать еще одну коляску. Сянцзы крикнул рикшу. Первая госпожа, шаря в карманах, орала во все горло:

– Что вы, что вы, мои дорогие! Приехали к нам, да еще платить за проезд! Удобно ли вам? Хорошо ли разместились?

Наконец госпожа вытащила один мао.

Сянцзы видел, как дрожали ее руки, когда она отдавала деньги.

Сянцзы отвез гостей и принялся помогать Чжанма убирать, время от времени поглядывая на госпожу. Та приказала Чжанма принести кипяченой воды и, когда та вышла, протянула Сянцзы один мао:

– На, чего глаза пялишь!

Сянцзы побагровел, выпрямился во весь рост – голова его едва не коснулась балки. Схватив монету, он швырнул ее в заплывшее жиром лицо госпожи:

– Плати за четыре дня!

– Чего разошелся? – заверещала госпожа, но, взглянув на Сянцзы, умолкла.

Она выдала ему деньги за проработанные дни. Он бросил постель на сиденье коляски и покатил ее. Вслед ему неслась ругань.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Стояла ранняя осень. Легкий ветерок шевелил листву. Сянцзы поднял голову, посмотрел на Млечный Путь. вздохнул. Вечер был прохладный, но Сянцзы не хватало воздуха. Сердце его наполнилось безысходной тоской. Ему хотелось плакать от горя: его, такого сильного и выносливого, мечтавшего встать на ноги, заставили уйти, выгнали Со Двора, как последнюю скотину! Он возненавидел весь Род Янов!