Рико, Оскар и тени темнее темного - [4]

Во всяком случае, я считаю, что две тысячи евро — это ужасно много денег. Но в случае крайней необходимости, так однажды объяснил мне Бертс, любой соберет нужную сумму, нужно только очень захотеть. Бертс изучает Эммм Биии Ааай, это что-то связанное с деньгами, так что он должен в таких вещах разбираться.

— У тебя есть две тысячи евро? — спросил я маму. Точно ведь никогда не знаешь. В случае крайней необходимости я бы разрешил ей взломать мой рейхстаг. В его стеклянный купол бросают монеты, там есть щель.

Рейхстаг у меня с тех пор, как я научился думать, и я надеюсь, что уже накопил хоть на одну руку или ногу. За двадцать или тридцать евро у мамы осталось бы тогда хоть маленькое воспоминание обо мне.

— Две тысячи? — сказала она. — Что, я разве похожа на такого человека?

— А ты смогла бы их собрать?

— Для тебя? Даже если мне придется для этого кого-нибудь убить, солнышко.

Раздался треск, и толстая глыба льда приземлилась на кухонном полу. Мама подняла ее, фыркнула и бросила в раковину.

— Морозилку нужно срочно разморозить.

— Ростом я не такой маленький, как другие дети, которых он уже похищал. И я старше.

— Да, знаю.

Мама надорвала упаковку палочек.

— Все-таки надо было в последнее время тебя каждый день отводить в школу и забирать оттуда.

Мама работает до самого утра. Возвращаясь домой, она приносит мне булочку, целует меня перед тем, как я отчаливаю в Центр, а потом укладывается спать. Встает она чаще всего только после обеда, когда я уже давно дома. С отведением меня в школу и забиранием оттуда ничего бы не вышло.

Мама на секунду остановилась и сморщила нос.

— Рико, я — безответственная мать?

— Да ты что!

Несколько мгновений она задумчиво смотрела на меня, а потом вытряхнула замороженные рыбные палочки из коробки на сковородку.

Масло было до того горячим, что брызнуло во все стороны. Мама отпрыгнула от плиты.

— Вот гадость какая! Теперь от меня будет этим вонять!

Мама все равно бы пошла в душ перед тем, как отправиться вечером в клуб. После рыбных палочек она всегда принимает душ. Самые дорогие духи в мире, сказала она однажды, не такие прилипчивые, как запах рыбных палочек. Пока эти самые палочки шкворчали на сковороде, я рассказывал маме про находку-макаронину и как Фитцке ее истребил и поэтому я теперь не смогу выяснить, чья она была.

— Старый пердун, — пробормотала мама.

Она терпеть не может Фитцке. Несколько лет назад, когда мы переехали в этот дом на Диффе, мама таскала меня по всему дому, чтобы представить соседям. Рука, которой она меня держала, была совершенно мокрой от пота. Мама — человек мужественный, но не хладнокровный. Она боялась, что никто не захочет иметь с нами дела, когда выяснится, что она не «приличная дама», а я немного не в себе. Фитцке открыл дверь на мамин стук, представ перед нами в пижаме. В противоположность маме, которая никогда не выдает своих эмоций, я ухмыльнулся. Это была явная ошибка. Мама начала говорить что-то вроде:

— Добрый день, я здесь новенькая, а это мой сын Рико. У него не все в порядке с головой, но его вины в этом нет. Так что если он что-то натворит…

Фитцке прищурил глаза и скривил лицо, будто ощутил во рту неприятный вкус. Потом, ни слова не говоря, захлопнул дверь у нас перед носом. С тех пор он называет меня «дурья башка».

— Он говорил тебе «дурья башка»? — спросила мама.

— Не-е.

Что толку, если она расстроится?

— Старый пердун, — снова сказала она.

Она не спросила, почему мне непременно нужно знать, кому принадлежала макаронина. Для мамы это была одна из идей Рико, да так оно и было. Никакого смысла расспрашивать подробнее.

Я смотрел, как мама переворачивала рыбные палочки, мурлыкая какую-то песенку и переступая с левой ноги на правую и обратно. Между делом она накрыла на стол. В окно светило солнце, воздух вкусно пах летом и рыбой. Я чувствовал себя очень хорошо. Я люблю, когда мама готовит или делает еще что-нибудь заботливое.

— Кровавую кашу надо? — спросила она, когда все было готово.

— Конечно.

Она поставила на стол бутылку кетчупа и пододвинула мне тарелку.

— Значит, в школу не провожать?

Я покачал головой.

— Сейчас ведь пока каникулы. Может, за это время его зацапают.

— Уверен?

— Да-а-а-а!

— Хорошо.

Мама прямо-таки пожирала рыбные палочки.

— Мне скоро надо будет уходить, — объяснила она в ответ на мой вопросительный взгляд. — Хотим пойти с Ириной к парикмахеру.

Ирина — мамина лучшая подруга. Она тоже работает в клубе.

— Покрашусь в клубничную блондинку. Что скажешь?

— Это красный цвет?

— Нет. Белокурый с очень легким красноватым налетом.

— А при чем тут клубника?

И что это еще за налет? Кто куда налетает?

— У нее тоже бывает такой налет.

— Клубника ведь ярко-красная.

— Только когда уже поспела.

— Но до того она ведь зеленая. Что это за налет?

— Просто так говорят.

Мама не любит, когда я пристаю с расспросами, а я не люблю, когда она говорит так, что я ее не понимаю. У некоторых вещей совершенно дурацкие названия, тут уж хочешь не хочешь, а спросишь, почему они называются так, как называются. Мне, например, совершенно непонятно, почему клубнику называют клубникой, хотя никаких клубней у нее нет.

Мама отодвинула от себя пустую тарелку.