Рига. Ближний Запад, или Правда и мифы о русской Европе - [3]

Запад по карману

Четверть века спустя мы у себя в Прибалтике рассчитываемся в евро. Между Латвией и Россией – шенгенская граница, рижское мирное небо стерегут военно-воздушные силы Североатлантического альянса. Убраться в Америку мне теперь в определенном смысле проще, чем в Россию – во всяком случае, для поездки в Москву гражданину Латвии нужна дорогостоящая виза, а для поездки в Нью-Йорк не нужно никакой.

Тем удивительней, что в рижских декорациях сегодня играют всё ту же пьесу про русскую Европу – с другими актерами, но практически c тем же сюжетом.

Россияне составляют большинство среди иностранных туристов в Латвии и занимают стабильно первое место по длительности пребывания здесь. Среди российских туристов наибольший процент тех, кто приезжает сюда не впервые. Как и десятилетия назад, они нахваливают рижскую чистоту, архитектуру, кофейни, и все так же увозят с собой керамическую бутылочку черного рижского бальзама (произведенного, между прочим, на заводе, принадлежащем российскому собственнику).

Язык межнационального общения, каким именовался русский в Советском Союзе, в нынешней Риге (где никакого официального статуса у русского, напомню, нет) выполняет именно эту функцию – средства межнационального общения. Жестокая логика рынка заставляет лопотать на ломаном «оккупантском» даже юных латышских официанток, никакого русского в школе не учивших: клиент всегда прав, откуда бы он ни приехал.

На Рижском взморье бурлит выездная российская дольче вита. Во всяком случае, бурлила до прошлого года – тринадцать лет подряд, с 2002‑го по 2014‑й, в Юрмале проводился конкурс молодых исполнителей «Новая волна», притягивавший, как магнит стальную стружку, акул гламура и китов капитала со всего экс-СССР – и не только. Курортники из бывшего Союза, заполоняя летом Балтийское побережье, словно возвращают его на тридцать лет назад. Количество загорающих на квадратный метр пляжа приближается к показателям 1980‑х.

Есть, конечно, и разница по сравнению с советскими временами. Когда Латвия была частью большой общей страны, она служила ее «европейской витриной». Став же членом совсем другого Союза, Европейского, Латвия сделалась для россиян – дверью. Входом в Евросоюз, снабженным автоматическим платным турникетом. Бросаешь в щелку определенную сумму – то есть делаешь на эту сумму инвестиции в латвийский бизнес или в недвижимость – и получаешь здесь пятилетний вид на жительство. И вот уже ты владелец жилья в Евросоюзе и его резидент.

Чемодан – вокзал – Рига

Когда Ригу в начале XIII века основал немецкий епископ Альберт фон Буксгевден, она была форпостом христианского мира на землях языческих балтийских племен. Во времена соперничества немецких рыцарей и русских князей в Прибалтике она служила оплотом католического Запада в противостоянии православной Руси. После завоевания Петром I Лифляндии – наоборот: западными воротами Российской империи. В период своей первой, межвоенной независимости Латвия – «санитарный кордон» Европы у границ СССР. В следующие полвека – «советский Запад». Словом, Рига всегда была городом на границе: стран, цивилизаций, Европы и России, Запада и Востока. Точкой их схода.

В Риге жил и работал Рихард Вагнер, сумрачный германский гений, воспеватель норн и валькирий. С Ригой связана биография Николая Рериха и история нескольких поколений его предков, в городе существовало влиятельное рериховское общество, в нем есть улица Рериха, в здешнем Художественном музее немало его картин с тибетскими и гималайскими пейзажами. Немецкий нордический мистицизм и восточная мистика в русской трактовке, «Песнь о Нибелунгах» и «Песнь о Шамбале» – все это пересекается в Риге.

В городе, множество раз в течение столетий менявшем подданство и национальный состав населения, смешивались этносы и культуры, кипела торговля (крупный порт!), разрасталась промышленность, расцветали искусства – как в начале XX века, так – отчасти – в его конце… Потом в силу исторических катаклизмов все рушилось, население разбегалось, централизованно увозилось (как немецкое в 1939‑м), так же централизованно уничтожалось (как еврейское несколько лет спустя), массово прибывало новое (как советское после войны), потом ему, в свою очередь, предлагали формулу «чемодан – вокзал – Россия»…

Несколько раз в Риге заваривалась пестрая и крайне многообещающая национально-культурная смесь – и эти периоды совпадали с пиками промышленного развития, город стремительно рос (буквально, демографически) и росло его хозяйственное значение, интеллектуальная роль: так было в последние десятилетия Российской империи и в последнее десятилетие советской. Но обе империи распались, а Рига, формально повышенная в 1991 году в статусе до столицы независимого государства, из космополитического «плавильного котла», индустриального и культурного центра сделалась уютным и сонным, чистым и бедным городом в маленькой стране, поднявшей знамя этнической чистоты и ищущей идеал в полувековом прошлом.

Открытый всем ветрам порт на стыке цивилизаций, Рига обречена была стать проходным двором, шумным многонациональным табором – а стала опрятной и тихой столицей полуторамиллионного народа с крестьянской ментальностью и изоляционистской психологией. Но против судьбы не попрешь. Словно в насмешку над хуторским идеалом (было время, националистическая коалиция шла на муниципальные выборы с характерным лозунгом «За зеленую и латышскую Ригу») космополитическая закваска города воплотилась в ирландских пэтэушниках разных возрастов, колобродящих в пабе Paddy Whelan’s, и в вальяжных московских «папиках», гужующихся в пафосном ресторане Fabrikas.