Риф, или Там, где разбивается счастье - [14]

Когда пришло время второго антракта, Дарроу предложил прогуляться в фойе; и, сидя там на одном из узеньких диванчиков, обитых красным бархатом, они наблюдали за толпой, текущей мимо них в сиянии светильников и позолоты. Потом, когда она пожаловалась на жару, он повел ее сквозь толчею в переполненное кафе у подножия лестницы, где через плечи посетителей им протянули бокалы с оранжадом, и, пока она потягивала через соломинку напиток, Дарроу курил сигарету с примитивным самодовольством мужчины, чья спутница привлекает взоры других мужчин.

На углу их столика лежал захватанный театральный журнал. Он привлек внимание Софи, и, сосредоточенно изучив страницу, она подняла голову и возбужденно воскликнула:

— Завтра вечером в «Комеди Франсез» дают «Эдипа»! Вы, наверное, видели его миллион раз?

Он улыбнулся в ответ:

— Вы тоже должны его увидеть. Завтра и сходим.

Она вздохнула в ответ на его предложение:

— Как я смогу? Последний поезд на Жуани отходит днем в четыре.

— Но вы еще не знаете, захотят ли ваши друзья принять вас.

— Узнаю завтра утром. Я попросила миссис Фарлоу сообщить мне телеграммой, как только получит письмо.

Чувство вины пронзило Дарроу. По их возвращении в отель после ланча она вручила ему письмо с тем, чтобы он его отправил, и с тех пор он о нем не вспоминал. Несомненно, оно все еще лежит в кармане пиджака, который он снял, переодеваясь к обеду. В смятении он отодвинул стул, словно собираясь вскочить, и это его движение заставило ее поднять голову.

— Что случилось?

— Ничего не случилось. Только… знаете, не думаю, что письмо может уйти с сегодняшней почтой.

— Нет? Почему?

— Ну, боюсь, что будет слишком поздно.

Он нагнул голову, прикуривая сигарету.

Она всплеснула руками, и он с удивлением заметил, что этот жест она переняла у Сердан.

— О боже! Об этом я не подумала! Но конечно же оно дойдет до них утром?

— Полагаю, где-то утром они его получат. Знаете, французские почтальоны в провинции никогда особо не торопятся. Во всяком случае не верится, что оно дойдет сегодня вечером. — При этой мысли он почувствовал себя почти прощенным.

— Тогда, может, стоит телеграфировать?

— Я сам отправлю им телеграмму утром, если прикажете.

Пронзительный звонок известил об окончании антракта, и она вскочила на ноги:

— Идемте же, идемте! Не то пропустим начало!

Мгновенно забыв о Фарлоу, она продела руку ему под локоть, и они вернулись в зал.

Как только поднялся занавес, ее спутник перестал для нее существовать. Наблюдая за ней из своего угла, Дарроу видел, что ее рассудок восхитительно тонет под огромными волнами ощущений. Словно все ее изголодавшиеся чувства тянули чуткие щупальца к вздымающимся волнам прилива; словно все, что она видела, слышала, воображала, обрушилось на нее, заполняя пустоту на месте того, чего она была всегда лишена.

Дарроу вновь наслаждался тем, какой восторг она испытывает. Она была необыкновенно заразительна в своих эмоциях: те передавались чуть ли не физически, как некое излучение, заставлявшее кровь играть в его жилах. Не часто ему представлялась возможность изучить влияние совершенно нового впечатления на столь восприимчивую натуру, и на миг ему захотелось, чтобы струны ее души завибрировали ради его развлечения.

В следующем антракте она в смятении обнаружила, что, когда они пробивались в кафе, она потеряла красивую иллюстрированную программку, которую он ей купил. Она было хотела вернуться в кафе и поискать там, но Дарроу убедил ее, что ему ничего не стоит купить ей другую. Когда он направился за новой программкой, она, протестуя, последовала за ним до выхода из ложи, и он увидел: ее расстраивает мысль, что ему придется потратить на нее лишних несколько франков. Подобная бережливость сразила Дарроу своим контрастом с ее живой расточительностью чувств, и вновь он испытал желание исправить свою столь прискорбную небрежность.

Когда он вернулся в ложу, девушка все еще стояла у двери, и он заметил, что не только его взгляд прикован к ней. Затем нечто другое внезапно отвлекло его внимание. Поверх серых лиц парижской толпы он увидел свежую сияющую физиономию Оуэна Лита, радостно машущего ему. Стройный энергичный юноша отделился от двух столь же юных своих товарищей и пытался пробиться к другу мачехи. Более неподходящей встречи нельзя было и ожидать; его охватило смятение, и лишь в последний момент он успокоился, когда увидел, что Софи Вайнер, словно инстинктивно почувствовав опасность, растворилась в тени ложи.

Минуту спустя Оуэн Лит был уже рядом.

— Я был уверен, что это вы! Какая удача, что я вас встретил. Не пойдете ли с нами поужинать после окончания? На Монмартр или куда пожелаете. Те два парня — это мои друзья по Школе изящных искусств, оба очень хорошие ребята… Мы будем очень рады…

Какое-то мгновение Дарроу читал в его радушном взгляде продолжение: «…если дама тоже пойдет с вами»; затем оно изменилось на «Мы будем так рады, если вы пойдете с нами».

Дарроу, поблагодарив и извинившись, что не может принять приглашение, несколько минут поддерживал беседу, в которой каждое слово, каждая интонация собеседника были как резкий свет, бьющий в больные глаза. Он был рад, когда звонок призвал зрителей занять свои места и юный Лит покинул его с дружеским вопросом: «Мы увидим вас позже в Живре?»