Ричард I Львиное Сердце - [5]

Рослый и статный юный герцог, с волосами «inter rufum et flavum», светло-рыжею цвета, имел внешность достойную великого мужа. Наиболее полный портрет молодого Ричарда дает нам Гиральд, подчеркивая при этом различия между ним и его старшим братом. Отличаясь красивым лицом и фигурой, оба были выше среднего роста и совершенно не похожи один на другого. Обаятельный Генрих Младший был кумиром обделенных, вдохновителем всех младших сыновей и странствующих рыцарей, а также обиженных Ричардом аквитанских дворян. Об обаянии Ричарда, которым тот умело пользовался, Гиральд почему-то совершенно умалчивает. Для него он был человеком чести и порядка, а не вожаком бродяг. Направляя энергию не на рыцарские турниры, а на борьбу с мятежным дворянством, которое он, по меткому определению Бертрана де Борна, «шлифовал и точил, как точильщик ножи», он ни на минуту не позволял себе расслабиться, трудности военных походов лишь закаляли его.

Несмотря на умозрительный характер описаний Гиральда, мы, тем не менее, можем выделить из них тот стержень натуры Ричарда, подтверждаемый имеющимися источниками, который со временем мы сможем облечь живой плотью. Чтобы он ни делал, он делал это основательно и, как утверждает Гиральд, с завидным терпением, никто и ничто не могло заставить его отказаться от поставленной цели, препятствия лишь подзадоривали его. Гиральд не обходит стороной и его упорство — классическую добродетель князей, которую, однако, вовсе не замечает у его братьев, тоже князей. Это упорство, наряду с энергичностью и исключительным мужеством, являются теми качествами, которые автор выделяет в характере молодого Ричарда. О неиссякаемой его энергии упоминают многие источники, причем приводятся также примеры, не связанные с войной. Под ним вечно что-нибудь ломается: то мост, по которому он скачет, то посох, на который опирается, то седло. Даже меч ломается у него в руке. Когда эта энергия пускается в ход — враги обращаются в бегство. Неустрашимость — вот, пожалуй, тот эпитет, который летописцы чаще всего употребляют рядом с его именем в течение всей его жизни. Еще в юности летописец-современник Гиральд называл его «Lео noster», «наш лев». «Львом» именовал его и Бертран де Борн. Сохранилось достаточно много подтверждений его неистовой силы в бою. Уже будучи герцогом, он оставался лучшим солдатом своей армии, а к более позднему времени относятся сообщения о нем как о хладнокровном и осторожном полководце, никогда не попадавшем в западню Гиральд отмечает его обостренное чувство справедливости, и в Ilinerarium говорит об уже более зрелом Ричарде: «Он не мог терпеть несправедливости». Терпеть-то он ее не терпел, но справедливость восстанавливал главным образом мечом. Эти «перегибы», как в 80-е годы полагал Гиральд, все еще возлагая на Ричарда большие надежды и веря в его добрый нрав, с годами исчезнут Гервасий называет Ричарда в начале его правления очень любезным, Коггесхэйл утверждает, что сразу после его коронации он был «довольно обходительным», но со временем становился все более свирепым, а согласно Ньюбургу, после крестового похода вновь утихомирился. Едва ли такое впечатление могло сложиться у того, кто был свидетелем его борьбы с Филиппом в конце 90-х — их ненависть друг к другу, казалось, была безграничной. Безусловно, свирепостью он отличался всю свою жизнь, и благодаря этому качеству ему суждено было стать бичом Божьим.

Но суждено ему было также стать и идеалом рыцаря, и именно таким он изображен в легендах. Это удивляет и говорит не только о самом Ричарде, но и о той культурной среде, из которой он происходит. Хотя Гиральд и приписывает ему жестокость, в других источниках мы не находим конкретных подтверждений этому. Тем более, что жестокость — понятие относительное. Конечно же, война и в те годы была жестокой, и как всегда больше всех страдали в ней простые люди. Когда наемники совершали нападения на «вражеские территории», а это были, как правило, соседние провинции, то они всегда сопровождались пожарами, грабежами, убийствами и насилием над совершенно беззащитным, в основном крестьянским населением. По-рыцарски относились, в лучшем случае, к рыцарям. Хорошее финансовое положение позволяло Плантагенетам содержать огромную наемную армию и отказаться от призыва тяжелых на подъем и ненадежных собственных подданных. Еще в юности Ричард подружился и установил деловые отношения, продолжавшиеся всю его жизнь, с одним из известнейших полководцев и крупным военным авантюристом того времени Меркадье, на которого часто взваливал всю грязную работу, связанную с войной. Военачальникам благородного происхождения, в том числе герцогу Аквитанскому, вменялась в обязанность общая организация военных действий, укрепление своих и осада вражеских крепостей и, конечно же, личное участие в военных действиях во главе не очень больших рыцарских отрядов, которые вводились в действие там, где необходим был внезапный прорыв и стремительная атака. Тактика была проста — пленить как можно больше противников, чтобы, во-первых, вывести их из строя, а во-вторых, использовать пленных для пополнения войсковой казны. Конечно же не обходилось и без убитых, но какой от них был прок, — ведь за них нельзя было получить выкуп. Существовал, разумеется, и у Ричарда некий ореол жестокости, возникающий вокруг любого крупного военачальника, но его отношение к аквитанскому дворянству, то есть к мятежникам, как нельзя лучше демонстрирует его отличие от современников. Итальянские походы Барбароссы известны своей безграничной жестокостью, и обращение Генриха II с сицилийскими повстанцами иначе как зверским назвать трудно. По своей жестокости оно было в духе нравов Византийской империи. Этих же качеств можно было ожидать и от человека войны, каким был Ричард. Но они у него практически отсутствуют. Став королем, он отдавал предпочтение наказаниям в виде денежных штрафов, которые удовлетворяли его постоянную большую потребность в деньгах.