Ричард Длинные Руки — воин Господа - [72]

Я в самом деле пару раз падал, долго отдыхал. При каждом вздохе в ребра кололо, а сплевывал кровавой пеной. Когда в голове начинало кружиться меньше, снова поднимался, брел, тащился, хватался за кусты. Боль в боку притупилась или же это я сам притерпелся, но теперь я начал лучше замечать, куда иду и что вокруг.

А вокруг по-прежнему те же невысокие холмы, кусты торчат так тесно, словно кучка пехотинцев встала спиной к спине, готовясь отразить нападение. Довольно скудная и невысокая трава, потом заросли кустов, через которые мышь не протиснется, потом снова чахлая трава…

Я услышал конский топот, голоса, с трудом определил, с какой стороны, у меня с навигацией и раньше было туго, а сейчас, когда в голове черти бьют в колокола… поспешно обошел кустарник, чтобы спрятаться за ветвями.

Шагах в двадцати показался всадник. За ним еще один, оба в железных шапках, но в простых потертых доспехах из плотной кожи. У третьего на кожаном панцире блестят металлические полоски. Показался четвертый, в правой руке поводья, а левой держит длинную веревку. Я не видел, что на другом конце, но натянута, словно ведут упрямую корову…

Через мгновение показался… Сигизмунд. Это его тащат на веревке: избитого, без доспехов, в разорванной рубашке, босого, со связанными руками. Он сильно откидывался назад всем корпусом, его шатало, кровь текла по левой стороне головы.

Всаднику надоело пассивное сопротивление, он обернулся, вытащил из ножен меч и что-то прокричал злым голосом. Сигизмунд вскинул голову, кровь заливала один глаз, но другим смотрел гордо и вызывающе.

– Господь не оставит меня, – донесся до меня его чистый голос. – А тебе… гореть в аду!

Всадник воскликнул громко:

– Ширак!.. Я не могу терпеть этого гордеца!.. Плевать на выкуп, я хочу увидеть, как его голова скатится…

Я поспешно снял наковальню, бывшую совсем недавно молотом. Размахнулся, в плече остро хрустнуло, в шею и голову стрельнуло жгучей болью. Я простонал, но молот швырнул, как мог, взглядом испепеляя наглеца с занесенным над головой Сигизмунда мечом.

Молот ударил всадника в плечо. Конь дрогнул, но устоял, только седло опустело моментально. Сигизмунд лишь краткий миг стоял неподвижно, все еще изготовленный к смерти, потом вздрогнул всем телом, глаза поймали, куда полетел молот, и поспешил в мою сторону. Его раскачивало, он бежал медленно, веревка волочилась следом. Второй всадник развернул коня и погнал следом.

Я ухватил рукоять молота, удержал, но инерция заставила меня обернуться вокруг оси. Я упал на колени, зеленые ветви на миг скрыли Сигизмунда. Я поспешно поднялся, увидел настигающего его всадника. Еще двое на тропке остановились и смотрели ему вслед.

Я застонал от режущей боли, снова швырнул молот, уже едва-едва. Сигизмунд был в трех шагах, всадник – в пяти, молот ударил прямо в лоб, я услышал глухой треск, словно раскололи скорлупу гигантского ореха. Сигизмунд протащился мимо меня, рот его был широко раскрыт, глаза безумные.

Я прохрипел торопливо:

– Пригнись… Дальше за кустами…

Он послушно пригнулся. Я поймал молот, упал под его весом. В третий раз уже не метну, мелькнула трезвая мысль. Если те двое погонятся…

Мы убегали, как две раненые черепахи. Задыхались, хрипели, постоянно пригибались, ибо когда нас не видно, то непонятность страшнее: пусть гадают, сколько человек тут, и какое у нас оружие, и что мы задумали. Может быть… не рискнут гнаться.

Сердце выскакивало, и кололи не только сломанные ребра, но трещали все кости, а изо рта пошла кровь. У меня не было сил ни отплевываться, ни вытираться. Наконец застряли в диких зарослях, ни взад, ни вперед, упали, долго лежали, хрипели, сипели, земля вокруг нас потемнела от крови, пота, слюней.

Я кое-как развязал тугой узел на его руках. Сигизмунд сел, веревка упала на землю, прислушался. Тихо, конского топота не слышно. С нами решили не связываться.

– А где ваши доспехи, милорд? – прошептал он.

Я открыл рот, собираясь нагородить небылиц про страшные бои с тысячами демонов, но посмотрел в его чистое честное лицо, вздохнул и признался:

– Встретил амбала покрепче себя самого. Он меня разделал, как орех. Или под орех, не помню.

Он долго молчал, лицо осунулось. Прошептал с великой жалостью:

– А ваш знаменитый меч… который ковали гномы?

– Увез, – ответил я. – Увез как военный трофей.

– Да, – сказал он грустно, – весело начинается наше путешествие.

– Лучше не придумаешь.

Он бросил быстрый взгляд на молот в моей руке.

– Но хоть его вы сумели отстоять?

– Им просто побрезговали, – сообщил я хмуро. – Хотя… лучше бы взял. Тогда бы у нас был его конь. И доспехи… Эх, какие у него доспехи!

Сигизмунд раздвинул плечи, он выпрямился, взгляд стал просветленным. Я наблюдал с недоумением. А он вдруг сказал с воодушевлением:

– Слава Господу!

– Ага, – сказал я с осторожностью, – конечно, слава… а за что?

– Он возлагает на нас великую ношу, – сказал Сигизмунд еще просветленнее. – Значит, считает нас сильными и достойными! Так не осрамим же Его веры, сэр Ричард! Все пройдем, все вынесем, все сделаем!..

А что-то в религиозном дурмане есть, мелькнуло у меня по ту сторону лобной кости. Парень без веры скуксился бы, скис, опустил бы уши, как под дождем лопух. Ведь у него отняли даже больше, чем у меня. У меня хоть молот остался. Он же в самом деле гол как сокол. Или у человека без этого опиума для народа тут же проявилось бы чисто нашенское: а оно мне надо? Или: а что, мне больше всех надо? А здесь никаких сомнений и колебаний: да – надо! Господь в меня верит, Господь посылает, а Господь выше всех и всего, так что сопли в тряпочку, поднимаюсь и топаю выполнять волю Верховного Сюзерена.