Ричард Длинные Руки — воин Господа - [50]

– Да, – ответил король. – Да! Он его сокрушил, верно. Но я не знаю, зачем он это сделал. Его поступки непонятны.

– Дорогой, – повторила Шартреза с нежностью. – Он сейчас там будет нужнее, чем здесь. Я уверена, что бароны сейчас мчатся во весь опор к своим владениям, нахлестывая коней… А там запрутся, и мы о них больше не услышим. Часть твоих придворных, что тайком поддерживала их, затихнет, затаится, а то и вовсе сбежит со двора. Либо в свои дальние владения, либо в Мордант, а то и к Карлу. Я уверена, ты их вообще не увидишь. Так что Дик с его удивительным молотом здесь уже ничего не сделает больше, чем твои оставшиеся стражи. А там…

Король покачивал головой, его пальцы сжимали узкую ладонь королевы. Я все ждал, что он цыкнет на глупую женщину, споры между супругами на посторонних людях недопустимы, все это должно происходить в спальне, но то ли ко мне доверие, то ли потому, что без свидетелей, но, скорее всего, в том мире таятся от благородных, а при слугах и простолюдинах господа не стесняются.

– Что скажешь, Дик? – сказал он раздраженно. – К тому же тебя не взял Ланселот!

Я поднялся из кресла, поклонился. Хотелось сесть, ноги гудят, но это будет уступкой моей простолюдиновости, Ланселот нашел бы в себе силы стоять, даже будучи пронзенным десятком копий.

– Ваше Величество, им надо было ехать срочно, а у моей двери уже стояли стражи. Я должен был предстать перед святейшей инквизицией. А иначе, не знаю, не знаю… Это насчет того, что меня не взяли.

Он хмыкнул, окинул меня с головы до ног придирчивым взором.

– Как я слышал, святейшая инквизиция тебя не оправдала.

– Осмеливаюсь напомнить Вашему Величеству, что и не осудила.

– Да-да, – сказал он раздраженно, – им все подавай улики! Неопровержимые. А я бы просто вздернул. Своей монаршей волей. А что ты скажешь об этой… странной идее моей царственной супруги?

– Ваше Величество, – ответил я с сильно бьющимся сердцем, – я давно хотел увидеть южные земли.

Король повернул голову к Шартрезе.

– Ну, видишь?

Она мягко улыбнулась.

– Да, он иногда забывает кланяться. Это лишь говорит о его достаточно высоком происхождении, которое он скрывает… недостаточно умело.

Король поморщился.

– Я не об этом! Всюду тебе мерещатся женские страсти. Ему, видите ли, хочется увидеть южные земли, погрязшие в разврате, колдовстве, чародействе, куда не ступала нога апостолов Христа… а если и ступала, то Тьма там снова заполонила все… и где все кишит чудовищами и магами, что ездят на этих громыхающих чудовищах.

– Громыхающих? – удивился я.

Король рявкнул раздраженно:

– Говорят, что они вовсе из металла! Или камня. Что может быть нечестивее?.. Насилие над камнем, железом, огнем – это еще большее осквернение и плевок в сторону Господа, ибо только Господь, только наш Создатель имеет право сюзерена…

Он задохнулся от возмущения, дико взглянул на свою руку. Его пальцы были в узких ладонях Шартрезы, она гладила их, успокаивала, потом поднесла к своих коралловым губам и поцеловала. Мне стало неловко от такого откровенного признания в любви и беспредельной нежности, а король набрал в грудь воздуха, выпустил и сидел затихший, только в глазах медленно угасали искорки гнева.

Да что они так об этом высоком рождении, подумал я зло. Конечно же, я инстинктивно чувствую себя… высокородным, если пользоваться здешними терминами. Когда мы в тот единственный раз были в подшефном селе, все чувствовали себя королями среди… среди простолюдинов, ибо те не знают компов, Интернета, мобильников, роликовых коньков, безопасного секса, диджеев. И хотя среди тех простолюдинов почти всякий мог легко набить нам морды, парни в селе крепкие, но осознание превосходства над простыми сильными существами из нас выбить не удалось бы никакими кулаками.

Так и сейчас я все равно чувствую себя в таком же селе, куда меня послали на уборку, прополку или силосование. И перед королем кланяюсь, как кланялся перед председателем колхоза, потому что здесь так принято, а не из внутренней потребности, как однажды инстинктивно поклонился идущему вдруг по моей улице Ростиславу Плятту. Стараюсь не забывать кланяться всем, кто «выше», но иногда, конечно, забываю… И если бы не мой молот на поясе, о котором уже рассказывают разные страсти, и не торчащая над левым плечом рукоять гномячьего меча, у меня могли бы возникать неприятности.

В оправдание себе, что позволили простолюдину не поклониться, эти оскорбленные усиленно распространяют слухи о моем тщательно скрываемом высоком рождении.

Я вздрогнул, ибо они перестали шептаться, король раздраженно громыхнул, как бронетранспортер, которого подбросило на ухабе:

– Иди в костел!.. Если отец-инквизитор все же сочтет, что тебя можно послать… я мешать не буду.

Тяжелые ворота костела оставались неподвижными, но сбоку без всякого скрипа отворилась толстая, как дверь в сейфе, калитка. Я пригнулся – здесь рассчитано на людей помельче, – ступил во двор и уже там ощутил, как в душу заползает священный трепет. Это в мою-то душу атеиста!

Служка провел через двор, в самом здании отворилась дверь побольше, а ворот нет вовсе, и я ступил под прохладные своды храма. Эхо сопровождало каждый мой шаг, я старался идти как можно тише, горбился от неловкости.