Ричард Длинные Руки — виконт - [16]

На одной стороне городской площади здание бургомистра, на другой… я вздохнул, в висках простучало чечеткой: вон он, Юг… Пусть до настоящего Юга еще далеко, но дыхание другого мира вот оно: настоящее чудовище, а не постоялый двор: трехэтажное каменное здание, плюс цокольный этаж, ворота широкие, массивные, из толстых досок, обитых железом так, что металла больше, чем дерева.

В распахнутые ворота постоянно въезжают и выезжают как повозки и телеги, так и верховые, я успел увидеть сразу пятерых рыцарей, что уже само по себе немало, рыцари — товар дорогой и потому штучный, не ходят, как гуси, стаями.

Слуги и помощники поваров быстро разгружают подводы с дичью, рыбой и вообще съестными припасами, из кузницы и оружейной несутся удары молотков по железу, из распахнутых ворот конюшни пахнуло ароматом свежего сена и таких же свежих каштанов. На двуколке парнишка бегом провез к главному входу целый груз новеньких свечей, ну и размах, мелькнуло у меня, везде суета, по двору носятся и кричат сорванными голосами многочисленные оруженосцы, слуги, челядь.

Для солидности я вскочил в седло, мы проехали через этот длинный проход, где спереди и сзади могут опустить железные решетки и легко захватить в плен, прямо как в замке, дальше обширный внутренний двор с колодцем и повозками, их не меньше сотни, заняли половину двора. Невысокое крыльцо ведет к зияющему входу в гостиницу, под жилье отведен наверняка весь этот корпус, как и два примыкающих, а из окон четвертого полыхает огонь, вырываются клубы черного дыма, доносится стук молотов. Из других окон тянет запахом свежего хлеба, подвозят выделанные кожи, а крепкого вида ребята выносят части доспехов… Отдельно пристроена лавка, где на длиннющем прилавке разложено все, что может понадобиться странствующим: от иголки и ниток до самого лучшего оружия.

Я осматривался с седла, но двор настолько велик, что через него никто не бежит ко мне и не хватает коня под уздцы, пришлось слезть и, ведя Зайчика в поводу, топать в сторону конюшни. В той стороне как раз из роскошной коляски выбрался с помощью пышно одетых слуг грузный человек в высокой золотой митре и в красной кардинальской мантии, богато украшенной золотом, встал, опираясь на длинный посох, увенчанный золотым знаком вопроса размером с половину головы. Я рассмотрел шипастую змею со злобно распахнутой пастью, шипами служат драгоценные камни, сам посох выше церковного иерарха на пару футов, что наверняка что-нибудь да символизирует. У церкви, как у любой религии или партийной доктрины, все исполнено тайных знаков.

Я благочестиво поклонился, голова не отвалится, а человеком он может быть вполне хорошим, о каждом незнакомом нужно думать как о хорошем, пошел к раскрытым воротам, откуда пахнет свежим сеном и ароматом конской кожи.

Из темных врат вышел, щурясь, рослый, хвастливо усатый рыцарь в серой помятой шляпе с остатками пера и в выгоревшей тунике, когда-то голубой, сейчас серой, брюки тоже серые, как и сапоги — старые, растоптанные, но с золотыми шпорами. На широком поясе — мизерикордия, правой рукой рыцарь красиво и надменно опирается на меч, портупея добротная, но тоже старая, кожа потрескалась от жары и сухости. Он сразу же вперил в меня настолько злобный взгляд, что я опешил, голова заработала в бешеном темпе, стараясь припомнить, когда же это я ему наступил на ногу или перешел дорогу.

Он выпрямился, расправил плечи и пошел, как петух, едва не приподнимаясь на цыпочки. Лицо почти красное, какое бывает у блондинов, слишком много бывающих на солнце. Нос облуплен, губы полопались то ли от жары, то ли от кулака, только усы горделиво задирают кончики кверху, свежие и новенькие, в отличие от поношенной одежды. Такие я видел только на портретах Петра Первого.

Я замедлил шаг, чтобы не столкнуться, но он остановился и сказал резким, неприятным голосом:

— Сэр, вы оскорбили меня, злонамеренно перейдя дорогу!

Я даже растерялся от такой наглости.

— Я?

— Да, — ответил он резко. — Вы!.. А я, клянусь своим именем, которое ни разу не запятнал трусостью или отступлением, заставлю вас извиниться!

— Сэр, — сказал я, — и в мыслях моих не было переходить вам дорогу. Пожалуйста, следуйте своим путем!

Он еще больше привстал на цыпочки, перекатился на пятки и обратно, вид донельзя задиристый. Я вдруг понял, что его так раздражает во мне: он высок, но я выше, он широк в плечах, но я шире, он одет крайне бедно, а по мне видно, что не бедствую.

Он опустил ладонь на рукоять меча.

— Если вы не сразитесь со мной здесь и сейчас… я назову вас подлым трусом!

— За что? — ахнул я.

— За то!

Он выпятил грудь и выкатил глаза, крупные, круглые, и без того уже выпученные, как у жабы. Одной рукой крутил ус, пальцы другой теребили рукоять меча.

Я покосился по сторонам, народ быстро отступает, мы уже на пустом пятачке, а люди отодвигаются еще дальше, чтобы никто из нас не задел мечом. На лицах жадное ожидание, глаза блестят, всегда приятно смотреть, как дерутся, как льется кровь.

За архиепископом выстроились церковные чины, двинулись величаво через двор, будто крестный ход. Рядом на рослых конях рыцари во главе с пышно одетым вельможей. У меня вспыхнула надежда, что вмешаются и остановят дурацкую схватку, но медленно продвигаются мимо, только архиепископ бросил в нашу сторону крайне неодобрительный взор.