Ричард Длинные Руки — бургграф - [17]

Я вложил меч в ножны, женщина подняла голову, я узнал все ту же, со сросшимися бровями. Поколебавшись, я поднял с земли корзину.

– Живете далеко?

Она помотала головой:

– Нет, во-он там мой дом…

– Я донесу корзину, – сказал я великодушно. – Вижу, вам досталось.

Она взглянула с испугом, но я с корзиной в руке двинулся в указанном направлении, еще не разобрав, какой из домов ее, а женщина, чуть прихрамывая, пошла следом.

– Не везет вам, – заметил я.

– Да уж, – послышался за спиной ее прерывающийся голос.

– Уже второй раз, – сказал я, – а день только начался. И это в таком веселом городе! Даже очень веселом. Или это лично вас здесь не любят?

Она долго молчала, а когда я оглянулся, в ее темных глазах блистали недоверие и настороженность. Не выдержав моего взгляда, ответила сумрачно:

– Как вам сказать… Сейчас не любят, как вы говорите, меня. До этого так же не любили других…

Что-то в ее голосе заставило спросить:

– А где они сейчас?

Она ответила ровным голосом:

– Двое уехали из города, все бросив… одного убили. Еще один переехал… в другую часть города.

Мимо нас проплыл ряд домов, впереди на значительном расстоянии за буйным садом выглядывает красная черепичная крыша огромного двухэтажного дома из белого кирпича, на крыше флюгер в виде петушка. Плодовые деревья теснятся перед домом, как стражи, справа и слева сад тянется и тянется: немного запущенный, даже заброшенный, но ветки гнутся под тяжестью яблок и груш. Я услышал треск и увидел, как опустилась до самой земли обвешанная плодами ветка, а на стволе осталась белая рана.

Женщина, к моему удивлению, шла к этому дому.

– Прекрасный дом, – сказал я с почтением. – Вы там убираете?

Она качнула головой:

– Нет.

– Живете у родни?

– Да нет же…

Я удивился еще больше.

– Неужто ваш?

Она кивнула:

– Да.

– А сад?

Она вздохнула:

– И сад мой.

– Прекрасный сад, – сказал я с чувством. – Даже то, что он вот так… художественно запущен… в смысле, это красиво, когда все деревья не выстраиваются, как подданные короля на смотре, а просто живут своей жизнью. В таком саду уютнее, душа отдыхает.

Она посмотрела с удивлением, но смолчала. Забор высокий и добротный, а ворота массивные, как будто ведут в крепость. Женщина отворила калитку, я подал ей корзину.

Она чуть пригнулась под ее тяжестью, в низком вырезе платья блеснули ослепительно белым круглые полушария молочного цвета. Я невольно бросил туда взгляд, эта женщина, по моим меркам уже чуть ли не старуха, сохранила молодость и красоту, а когда румянец вспыхнул на загорелых щеках, выглядит просто юной девушкой с ее ярким блеском глаз, зубов, с полными губами цвета спелой черешни.

Перехватив мой пристальный и довольно откровенный взгляд, она почему-то смутилась, опустила голову, от чего румянец разгорелся еще ярче и переполз и на шею, а розовые уши запылали огнем, как факелы.

Я отвел взгляд, непристойно так разглядывать замужнюю женщину. Она из тех женщин, в присутствии которых чувствуешь себя мужчиной, в домах таких женщин всегда чистота и порядок, они умеют окружить самца заботой и лаской…

– Может быть, – сказала она нерешительно, как-то по-своему истолковав мое молчание, – зайдете?.. У меня почти готов обед, есть хорошее вино. С моей стороны это хоть и не совсем… правильно, но вы были так добры ко мне! Вчера и сегодня…

Я кивнул:

– С удовольствием. Я в самом деле не прочь перекусить. Вроде бы позавтракал, но здесь такой воздух с моря, что уже снова готов ублажать желудок.

Она придержала калитку, я пригнулся и втиснулся во двор. За спиной звонко щелкнуло, впереди уложенная неровными булыжниками дорожка к дому, по обе стороны кусты роз, что превратились снова в терновник, из которого их когда-то вывели, а за кустами огромный сад из яблонь, груш, абрикосов, слив, дальше вообще сплошная стена деревьев, спелые плоды блестят на солнце округлыми боками.

Я снова взял корзину и пошел за женщиной, успев прощупать ее в тепловом и запаховом, но женщина как женщина, в расцвете лет, гормональное развитие на высоте, пахнет свежестью, тепловой фон равномерно распределен по всему телу, разве что в верхней части туловища багровости больше, но это говорит всего лишь о том, где больше крови, а ни о какой-то ведмячести.

– За этим садом сразу море, – сказала она, не оборачиваясь. – Но там пустой и каменистый берег.

– Все равно схожу посмотреть, – ответил я. – Я так долго к нему шел!

Она чуть покосилась на меня через плечо. Глаза удивленные, спросила с недоумением:

– К морю?

– Да.

– Да что в нем хорошего?

– Кому как, – ответил я. – Есть же влюбленные в море?

Она зябко передернула плечами:

– Не знаю. Я так его ненавижу.

– Почему?

– У меня отец и мать утонули в бурю.

– Сочувствую.

Она снова оглянулась, смягчила тон:

– Весь наш город превратился в… сплошное развлечение. Люди перестали работать, только развлекаются. Потому и дивлюсь, чтоб одинокому молодому сеньору да не найти себе развлечений в самом городе?

Я хотел было уточнить, что разве нет других развлечений, поинтереснее, но подумал, что лукавлю. Во все времена главными остаются базовые радости: выпить и потрахаться, потрахаться и выпить. И не так уж важно, трахаешься в пещере или на компьютерном столе.