Резидентура. Я служил вместе с Путиным - [2]

В Берлине меня предупредили, что Галльская разведгруппа штрафная, что я буду там единственным офицером, не имеющим ни служебного, ни партийного взыскания, и что именно по этой причине мне предстоит стать партийным секретарем нашкодившего подразделения. Мне был тогда 31 год. Мое воинское звание было старший лейтенант. Средний возраст оперсостава Представительства в 60-е годы соответствовал моему возрасту. Все это были молодые, здоровые, симпатичные, толковые мужики, полные энергии и заряженные оперативным азартом. Но речь пойдет пока не о них, а о начальниках.

За пару недель до моего появления в ГДР в Галльской разведгруппе случилось ЧП: упился до белой горячки один из сотрудников. Его вылечили и уволили из органов, старшего офицера связи откомандировали на родину, троим оставшимся объявили кому по строгачу, кому по простому выговорешнику за участие в попойках и за недоносительство.

В ходе беседы со мной начальник группы кадров Представительства полковник Дряхлов, старыйи мудрый человек, поинтересовался:

– Пьешь?

В органах на подобный вопрос принято отвечать: “Умеренно, в компании и по праздникам”. Так я и ответил. Дряхлов покачал головой.

– Здесь придется выпивать часто. Немецких друзей угощать, агентуру, объектов разработки. Они тебя тоже будут угощать. Опять же праздники – наши и немецкие. Однако спиртными напитками следует пользоваться умеючи и пить их, не спиваясь.

Вооруженный этим отеческим напутствием, я и приступил к работе на порученном участке в древнем ганзейском городе Галле, расположенном у пересечения почти всех дорог маленькой страны, которая играла тогда одну из ключевых ролей не только в европейском, но и в мировом политическом интриганстве.

Вскоре в Галле приехал еще один новый сотрудник, совсем зеленый парнишка, не состоявший даже в партии. Назовем его комсомольцем Борей. Таким образом, резидентура к осени 1965 года была полностью укомплектована. Не хватало старшего офицера. Временно его обязанности исполнял некто Арапаев, молодой человек, склонный к прохиндейству, фанфаронству и пустозвонству. Мы его не любили и с нетерпением ждали настоящего законного начальника. «Вот приедет барин – барин нас рассудит», – не уставал повторять тертый опер Женя Чекмарев, ставший на долгие годы моим близким приятелем. И «барин»-таки приехал. Нескоро, правда. Полгода ждать пришлось. Я тогда еще не знал, что вокруг каждой вакантной должности старшего офицера в Москве ведется сложная подковёрная борьба и не только потому, что эта должность давала папаху, но и по многим другим причинам.

Подполковник Тавловский появился в Галле где-то в феврале 1966 года. Это был крупный сорокасемилетний мужчина с хмурым обрюзгшим лицом, выглядевший намного старше своих лет. Первым вступил в контакт с Тавловским Арапаев. Случилось это за пределами наших служебных помещений, но по обескураженному виду Арапаева мы поняли, что новый руководитель уже успел намылить ему шею. Вторым был я. Тавловский вызвал меня по телефону на свою квартиру и устроил мне крутой разнос за то, что у него на кухне подтекал кран. Мне досталось на орехи постольку, поскольку я отвечал за быт коллектива. Надо сказать, что за сутки до этого немецкие хозяйственники вместе со мной осматривали квартиру нашего будущего шефа и никаких изъянов не обнаружили. Мне Тавловский не понравился. Я сразу понял, что с таким «барином» нам придется крепко помаяться.

В жизни подчиненного непосредственный начальник играет огромную роль. Я имею в виду прежде всего силовые структуры, ибо здесь начальника не выбирают и от него никуда не денешься. Начальник может вознести подчиненного, а может размазать его по стене, как клопа, ибо именно он формирует мнение о подчиненном в руководящих сферах. Уже однажды упомянутый мною кадровик спросил как-то у меня:

– Знаешь, за что тебе платят тут две зарплаты?

И сам же на свой вопрос ответил:

– Первую, в рублях, за работу, вторую, в марках, за то, что ты терпишь начальника.

Явившись на работу, Тавловский потребовал положить на его стол все дела и оперативные подборки разведгруппы, что само по себе было актом вполне естественным. Несколько дней он читал эти материалы, делая многочисленные пометки на полях. И вот настал судный день. Ровно в 8-00 Тавловский ударил кулаком в дверь туалета, где в этот момент находился комсомолец Боря, и зычным голосом скомандовал:

– Кончай срать, Борис! Все – ко мне!

Когда мы заняли места в его кабинете, он окинул нас взглядом Цезаря, покорившего как минимум Египет вместе с Клеопатрой, после чего изрек:

– Все ваши дела – говно. Теперь будем работать по-другому. Заберите свое барахло и ознакомьтесь с моими замечаниями.

О, эти замечания, свидетельствовавшие о напряженной работе незаурядного ума, стоят того, чтобы рассказать о них подробнее. Исполнены они были трудночитаемым, сумасшедшим, рвущимся из-под контроля почерком и содержали в себе либо констатацию («Да ведь он же нам мозги засерает»), либо предположение («Это может кончиться блядством»), либо вопрос («А ты уверен, что она ему не даст?»). Одна же пометка запала в сознание всех членов нашего маленького коллектива навеки. Видимо, Тавловский сделал ее для себя. Просто хотел разобраться в родственных связях одного из агентов. Думал-думал и в итоге начертал: «Жена “Отто” является братом “Дитера”». Жена является братом! Каково?