Режиссура. О методе - [13]

Предельно выразительна композиция «Ревизора» Н.В.Гоголя. Вот одна линия: Городничий, чиновники, известие о прибытии ревизора. Другая: Осип, клянущий жизнь и хозяина, Хлестаков, застрявший в гостинице, терзаемый долгами и голодом. Но вот Городничий пришел в гостиницу, увидел Хлестакова и поверил, что тот - ревизор. Вот оно - определяющее! Не обманулся бы Антон Антонович, не было бы всей знаменитой комедии.

Значит, как же важно для режиссера верно оценить «определяющее событие», понять и замотивировать его природу. «Почему так произошло?» - Ответ на этот вопрос может оказаться принципиален для всей концепции спектакля.

 Особенно остро ощутил я важность внятного выявления позиции постановщика по отношению к «определяющему событию», разбирая с режиссерами Республики Коми спектакль Воркутинского молодежного театра «А зори здесь тихие» по повести Бориса Васильева. Сам по себе спектакль был очень хорош: и девочки - молоденькие, типажно точно подобранные режиссером, играли искренне и с полной отдачей, да и Веское был убедителен. Но чего-то спектаклю явно не хватало... На вопрос «О чем спектакль?» - кроме общих слов участники обсуждения, люди опытные и грамотные, ничего ответить не могли. Тогда мы попробовали пройти по событийному ряду. «Ведущее», «исходное» были названы без особых проблем... А вот где «определяющее»? - Появление в лесу немцев?.. Нет еще, после обнаружения противника события могли развиваться как-то иначе... Где тот поворот, который определил неизбежность будущей катастрофы?.. Васков сообщает начальству по телефону о случившемся. Получив приказ остановить немцев, он собирает девушек, инструктирует их и идет с ними на выполнение задания. Вот здесь где-то, очевидно, и находится «определяющее»... Артист в воркутинском спектакле по-военному четко докладывал, принимал приказ, незамедлительно шел его выполнять. И что? А лично сам Васков как относится к происшедшему, что для него этот приказ? Если он просто винтик военной машины, не имеющий личной позиции, - зритель вместе с таким Васковым «проскакивает» мимо события, оно никак его не затрагивает, что и произошло со зрителями на спектакле воркутян. Стоп!.. Но это же «определяющее событие!» Как же можно его не заметить?!

- Давайте пофантазируем... Васкову осточертела служба, ему надоело быть начальником в девичьем подразделении, Никаких) настоящих боевых действий, никаких перспектив, рутина. И вдруг такое происшествие: враг рядом! Да и всего-то дел - два человека. Есть возможность внести разнообразие в быт, глядишь, и отличиться можно. В этом случае Васков делает свой доклад начальству с целью получить разрешение на свободу действий и, получив нужный ему приказ, с радостью бросается его исполнять. Кто тогда Васков? - Авантюрист, преступно загубивший пять прекрасных девичьих жизней, доверенных ему.

— А если наоборот? - Васков умный, ответственный человек. Он прекрасно понимает, что у него нет средств для задержания врага, даже если немцев всего только двое. Не доложить начальству он не имеет права, не выполнить безответственный, вздорный приказ тоже нельзя: время военное, за неисполнение приказа - расстрел. Тогда, получив от начальства распоряжение, согласиться с которым он по-человечески никак не может, Васков оказывается в сложнейшем положении. Он может быть растерян, взбешен, но делать нечего, приходится, стиснув зубы, идти на эту чужую авантюру... В этом случае Васков - такая же жертва войны, преступного, исконно советского, пренебрежения к личности, к человеческой жизни, как и подчиненные ему девочки.

Итак, два варианта спектакля: один про преступность индивидуального авантюризма, другой - про преступность системы, противостоящей человеку, враждебной ему не меньше, чем внешний враг... А ведь вариантов может быть множество, все дело во времени, когда ставится спектакль, в личности режиссера, в его позиции.

Обратившись к повести Бориса Васильева, мы, разумеется, не обнаружим у его Васкова ни карьерных, ни авантюристических побуждений. Но и понимания того, что проблему надо решать как-то иначе, нет ни у него, ни у далекого начальства, ни у разделяющей с Васковым ответственность Кирьяновой. Осознание придет к Федоту Евграфовичу значительно позже, вместе с чувством вины, которую ни на кого другого он перекладывать не будет. Васильевский Васков в момент принятия решения и получения приказа руководствуется, скорее всего, чувством долга, не слишком задумываясь о последствиях. Так что же? Значит ли это, что событие, о котором мы столько говорим, не так уж и важно? Может быть, мы что-то перемудрили и все гораздо проще? - Отнюдь. Ведь если на этом сюжетном узле держится все последующее действие, если не было бы этого момента или люди повели себя как-то иначе, по-другому сложились бы судьбы всех героев произведения, - как же можно отмахнуться от этого? Другое дело, что повесть все-таки не пьеса, что, сочиняя инсценировку, можно что-то усилить, прописать подробнее, что-то, наоборот, убрать. Наконец, есть возможность средствами постановочной режиссуры расставить необходимые акценты. Непонимание героями важности события в момент его свершения (а так зачастую и бывает в обыденной жизни) ничуть не освобождает режиссера, знающего истинное значение происходящего, от необходимости это значение сакцентировать. Во всяком случае, с тех пор, как я принял для себя питерскую методику, работа над построением «определяющего события», поисками средств его выражения стала для меня очень существенной. Мысленно обращаясь к спектаклям, поставленным когда-то, теперь кусаю локти: надо было делать иначе... Что ж, лучше поздно, чем никогда!..