Режим гения. Распорядок дня великих людей - [21]

До крайностей в этом режиме, до такой точности, что по нему, как уверяет Гейне, соседи могли сверять часы, Кант дошел лишь к 40 годам, и эта размеренность служила выражением его уникальных представлений о характере человека. «Характер» по Канту – это рационально выбранный способ организовывать свою жизнь на основании разнообразного скопившегося за жизнь опыта. Именно к 40 годам и вырабатывается характер, в основе которого, опять-таки по мнению Канта, «максимы» – небольшое количество наиболее существенных правил жизни, которым, однажды сформулировав их, человек должен следовать всю оставшуюся жизнь.

К сожалению, в отличие от Бенджамина Франклина Кант не завещал потомству свой личный список максим, но совершенно очевидно, что он ставил себе целью превратить «определенную форму жизни» из простой привычки в моральный принцип. Так, до 40 лет Кант порой засиживался за полночь, играя в карты, но после 40 он придерживался своего распорядка дня без единого отклонения.

Обычный день согласно этой «определенной форме» выглядел следующим образом: Кант вставал в пять утра (его будил преданный слуга, отставной солдат, следуя строгому приказу: хозяин ни в коем случае не должен проспать). Поднявшись, Кант выпивал чашку-другую жиденького чая и выкуривал трубку. Кюн пишет: «Кант установил себе правилом выкуривать не более одной трубки в день, однако сообщают, будто чаша трубки с годами все увеличивалась».

Куря трубку, философ размышлял, а затем готовился к лекциям и писал. Лекции начинались в семь часов утра и продолжались до 11.00. Преподавал он логику, практическую философию и этику, физическую географию и курс по энциклопедии. По окончании работы Кант направлялся в ресторан или трактир, где обедал – то была его единственная за день полноценная трапеза. В качестве сотрапезников он рад был видеть не только университетских коллег, но и горожан самого разного происхождения и статуса, что же касается трапезы как таковой, он предпочитал простые блюда, хорошо прожаренное мясо и доброе вино. Обед затягивался до трех, а затем Кант выходил на свою пресловутую прогулку и навещал ближайшего друга, Джозефа Грина[60]. Они беседовали до 19.00 по будням и до 21.00 по выходным, иногда к ним присоединялся еще один друг. Затем Кант возвращался домой, еще немного работал, читал и ровно в 22.00 укладывался в постель.

Уильям Джеймс (1842–1910)

[61]

В апреле 1870 г. 28-летний Уильям Джеймс записал в дневнике ценный совет самому себе: «Помни, что лишь тогда, когда будет сформирована привычка к порядку, можно будет перейти к по-настоящему интересной деятельности и постепенно, зерно за зерном, копить обдуманные выборы, как копит скупец, не забывая, что каждое упущенное звено обрушивает с собой огромное множество».

Впоследствии обсуждение таких «привычек к порядку» стало центральной темой психологических и философских трудов Джеймса. В курсе лекций, прочитанном преподавателям в Кембридже (Массачусетс) и переработанном в дальнейшем в книгу «Психология: Краткий курс» (Psychology: A Briefer Course), Джеймс утверждал, что главная задача воспитания заключается в том, чтобы «сделать нервную систему нашим союзником, а не врагом».

«Чем больше подробностей повседневной жизни удастся вверить автоматической привычке, избавившись от усилий и хлопот, тем в большей степени высшие способности разума освободятся для главной своей работы. Не найти существа более несчастного, чем человек, для которого нет ничего установленного, но все – нерешительность и сомнение, кому каждое действие: и раскурить сигару, и выпить еще одну чашку чая, и подняться с постели, и лечь в постель и приступить к очередной порции работы – дается лишь в результате усилия воли».

И все же психолог сам не сумел последовать собственному совету. Он не соблюдал постоянного расписания, часто впадал в сомнение, жил неустроенной и беспорядочной жизнью. В изданной в 2006 г. биографии Роберт Ричардсон подытоживает: «Рассуждения Джеймса о привычке – не самодовольный совет администратора. Это крохи практического опыта – поздние, с трудом, вопреки собственной природе, приобретенные и до болезненности серьезно воспринимаемые. Их предлагает нам человек, который сам-то привычек не выработал или во всяком случае не выработал таких, в каких наиболее нуждался, чья жизнь как раз и была наполнена «смятением и шумом». И справиться с этим фоном он так и не сумел».

Кое-какие предпочтения Джеймса все же удается уловить. Пил он умеренно – коктейль перед ужином. В 30 с чем-то лет он бросил курить и отказался от кофе, хотя порой украдкой выкуривал сигарету. Он страдал от бессонницы, особенно когда погружался в очередной творческий проект, и с 1880-х усыплял себя хлороформом. Если глаза не слишком уставали за день, он читал сидя в постели до 23.00 или до полуночи и находил, что таким образом «существенно продлевает день». В зрелые годы он каждый день отдыхал с 14.00 до 15.00. Момент начала работы откладывал, тянул. На лекции признавался: «Мне хорошо знаком человек, который будет подолгу ворошить огонь, расставлять стулья, подбирать пушинки с пола, что-то перекладывать у себя на столе, шуршать газетой, доставать с полки и раскрывать первую попавшуюся книгу, полировать ногти и всеми способами разбазаривать утро – и все это безо всякой цели, только бы не приниматься за то единственное дело, которое назначено на это утро и которое внушает ему отвращение, – за подготовку дневной лекции по формальной логике».