Резерв высоты - [110]

4

Медленно тянулось время. Пароход монотонно дышал, мерно шлепая колесами по воде. Все располагало к размышлениям.

Фадееву нравились волжские просторы. Он бродил по палубе, любуясь берегами реки, островками и заливами, в тихом раздумье смотрел, как оставался позади Камышин.

Река несла свои воды почти строго на юг. Впереди показался мыс, значительно возвышавшийся над окружающей его местностью. Пароход медленно обогнул его и повернул влево, к гористой части берега. Волга здесь текла быстрее. Движение парохода замедлилось.

Около левого борта стояла группа раненых красноармейцев, которые вместе с летчиками плыли из Сталинграда.

— Тут пировала вольница Стеньки Разина, нагоняя страх на проезжих купцов, — рассказывал пожилой красноармеец с бронзовым от загара, обветренным лицом. Было видно, что рассказчик он опытный, привыкший к вниманию аудитории.

— Выходит, Фрол, это тот самый утес Степана Разина, о котором в песне поется? — спросил кто-то из толпы.

— Нет, до него еще далеко, подойдем — покажу.

— А что это за гора? — снова спросил тот же голос.

— Слева, почти на самом конце этого длинного мыса, — гора Сигнальная, дальше гора Высокая. Меж ними будет километра три. С горы Сигнальной на Волге все видно как на ладони почти до самого Камышина.

Рассказчик сделал паузу, провел рукой по кургузой, черной с редкими сединами бородке и продолжил:

— На этих горах стояли вышки, метров по пятнадцать, а то и более.

— Такие громадные зараз ветром сдует, — засомневался молодой красноармеец.

— Молчи, слушай и ума набирайся, когда старшие говорят, — цыкнул на него пожилой красноармеец с цигаркой во рту.

Молодой почтительно замолчал.

— Когда снизу показывался купеческий караван, наблюдатель, находящийся ни горе Сигнальной, зажигал сено или солому. Его напарник на горе Высокой, увидев сигнал, кричал своим сотоварищам: «Купец идет!» — и давал ответ, зажигая тоже пучок сена: сигнал принят. А теперь, видите, вон слева большой залив? Там стояли разинские челны, скрытые от постороннего взгляда. Ватага, полонив купца, судно заводила в залив…

Пароход, следуя по фарватеру, медленно продвигался вверх по реке.

Анатолий, находясь под впечатлением от услышанного, уже иным взглядом окидывал окрестности. Вроде бы берег как берег, никаких в нем особых красот, но, оказывается, сколько тайн хранит в себе каждый камень! Вот она Русь-матушка! За ее просторы, за великую Волгу-реку, за каждую тропинку на берегу все они бьются сейчас насмерть с врагом.

Фадеев подошел к бойцам, встал с ними рядом, словно этим движением хотел подтвердить свою к ним близость, свое с ними единство.

— Вот смотрите, — продолжал Фрол, — слева первый залив, за ним второй, а между ними выступ — это и есть утес Степана Разина.

Чем ближе подходил пароход к знаменитому утесу, тем активнее шел разговор об этой достопримечательности. Его скромный вид никак не соответствовал представлению о могучем утесе, знакомом каждому по знаменитой песне. Страсти накалялись.

В это время произошла смена вахты, и к спорщикам подошел капитан, внимательно слушавший их разговор.

— О чем речь ведете, воины? — спросил он.

Красноармейцы почтительно расступились перед хозяином судна, и кто-то сказал:

— Фрол нас убеждает, что вон тот выступ — это утес Степана Разина.

— Он прав. Этот небольшой мыс действительно является утесом Стеньки Разина.

— Неужто?! — послышались голоса.

Капитан привел различные доказательства целесообразности места расположения разинского войска, удобства подхода к утесу с суши и со стороны реки, упомянул об изменении русла за минувший период и убедил собравшихся в том, что именно этот небольшой выступ и есть утес Степана Разина…

5

Под убаюкивающий стук колес и вздохи машины Фадеев быстро заснул и где-то перед рассветом проснулся от тревожных гудков и шума на палубе. Анатолий не сразу понял, что произошло, а выбравшись на палубу, увидел: в небе сверкают прожектора, гудят истребители, отбивая налет вражеских самолетов.

Пассажиры выскакивали на палубу. Кто-то из команды терпеливо объяснял им: к Саратову подходим, немцы, наверное, железнодорожный мост через Волгу бомбят.

Прожектористы, как кинжалами, рассекая лучами прожекторов ночную темь, стремились поймать в их перекрестье вражеские самолеты, сделать их видимыми для атак наших истребителей. Люди, наблюдая за ходом воздушного боя, бросались от одного борта к другому. Пароход раскачивался.

Капитан, видя бурную реакцию своих пассажиров, громко потребовал: «Прекратить движение с борта на борт! Пароход перевернете!»

Люди было угомонились, но в этот момент перед самым носом парохода одна за другой взорвались три бомбы. Заработали на полную мощь машины, зашумели люди, и пароход, круто развернувшись, направился к правому берегу Волги. Совсем рядом взорвалось еще несколько бомб. «Промазали», — обрадовался Фадеев.

Взрывной волной и брызгами обдало людей, находящихся на палубах. Набежавшими волнами пароход подбросило раз, другой, и тут началось столпотворение…

Фадеев, находясь на носу верхней палубы, с любопытством и тревогой наблюдал за обстановкой в небе, действиями команды парохода, реакцией пассажиров и невольно отмечал, что поведение людей во многом зависит от их знаний и опыта. Тыловики со страху бросались в панику, храбрые защитники Сталинграда, побывавшие не раз под бомбежкой, держались спокойно. Может, кое у кого из них на душе кошки и скребли, никто не подавал виду. Летчики, храбрые в воздухе, в создавшихся условиях чувствовали себя неуютно, но тоже вели себя с достоинством.