Рейх. История германской империи - [42]

С другой стороны, ни у кого, знающего хоть немного англичан, не могло быть никакого сомнения, что громадное большинство нации с воодушевлением ринется в войну, как только могущественная армией и флотом Германия овладеет Бельгией и тем самым непосредственно будет угрожать Англии».

И Германия дала столь неоспоримый повод для британского участия в войне. 29 июля от Мольтке в МИД поступил составленный еще 26 числа меморандум, предназначенный для вручения Брюсселю. После редакции со стороны Бетмана, Ягова и Циммермана он приобрел следующий вид: «Имперское правительство имеет некоторые достоверные сведения о намеченной концентрации французских военных сил на участке Маас, Живэ, Намюр. Они не оставляют никаких сомнений о намерениях Франции (после соединения с английским экспедиционным корпусом) наступать через бельгийскую территорию против Германии… Предупредить неприятельское наступление есть для Германии закон самосохранения». Поэтому германское правительство просило допустить германские войска на территорию Бельгии, обещая оплатить связанные с их пребыванием расходы и вывести войска после окончания войны. 29 июля этот документ был послан в германскую миссию в Брюссель с указанием «вскрыть его только тогда, когда вы будете отсюда на это телеграфно уполномочены». Требовалось подождать, пока Германия объявит войну Франции. 2 августа ультиматум был наконец предъявлен Бельгии. Мотивировался он совершенно фантастической историей о том, как 80 французских офицеров, переодетых в прусскую военную форму, пытались на 12 автомобилях проникнуть в Германию, но почему-то не с бельгийской, а с голландской территории. Бельгийское правительство отвергло ультиматум и обратилось за помощью к Англии. Бетман, оправдывая 4 августа в рейхстаге вторжение в нейтральную Бельгию, заявил: «Франция могла выжидать, а мы нет. Французское вторжение в наш фланг у Нижнего Рейна могло стать роковым. Следовательно, мы были вынуждены пренебречь протестами английского и бельгийского правительства». 2 августа консервативная оппозиция оказала поддержку либеральному кабинету Асквита на случай англо-германской войны. В тот же день Грей заверил Францию, что британский флот будет защищать французское побережье в соответствии с условиями англо-французской морской конвенции 1912 года. 3 августа британский кабинет решился на войну. В этот день, выступая в парламенте, Грей заявил, что Англия не может сохранить нейтралитет в случае германского вторжения в Бельгию. Парламент предоставил правительству неограниченные полномочия для использования всех британских вооруженных сил.

4 августа Англия предъявила Германии ультиматум, требуя очистить территорию Бельгии и безоговорочно соблюдать ее нейтралитет. Ответа не последовало. Англия объявила Германии войну.

Когда 4 августа 1914 года редактор газеты «Гамбургишер Корреспондент» фон Эккардт сообщил Бюлову, что Англия объявила войну Германии, тот мрачно отозвался: «Наступает горе Нибелунгов!» На следующий день экс-канцлер был принят императором, и его потрясло, по его словам, «бледное, испуганное и искаженное лицо Вильгельма 11, который казался возбужденным и вместе с тем обессиленным. Глаза беспокойно бегали». Зачинщик войны, до последнего момента надеявшийся на британский нейтралитет, был потрясен тем, что самый опасный враг Германии открыто вступил в борьбу, которая, как все понимали, будет борьбой не на жизнь, а на смерть и кончится крахом одного из соперников. Канцлер же Бетман-Гольвег на вопрос Бюлова: «Скажите, пожалуйста, как все это произошло?», т. е. каким образом началась мировая война, – только воздел руки к небу: «Да кто ж мог это знать!» Потом, правда, он пытался подвести рациональную основу под свою политику, приведшую Германию и мир к катастрофе: «Будет жестокая, но короткая, очень короткая гроза. Я рассчитываю, что война будет продолжаться три, самое большее четыре месяца, и на этом я построил свою политику. А затем я надеюсь, несмотря на войну и даже именно благодаря войне, установить действительно дружественные, полные взаимного доверия, лояльные отношения с Англией, а через Англию и с Францией. Германо-англо-французская группировка была бы лучшей гарантией от тех опасностей, какими угрожает всей европейской цивилизации варварский русский колосс… Внешнеполитический культурный блок между Англией и Францией будет… благодетельным и плодотворным». Бюлов был потрясен наивностью Бетмана, полностью оторванного в своих построениях от реального положения вещей. И канцлер, и император, обещавший солдатам, что они вернутся домой еще до осеннего листопада, рассчитывали на шлиффеновский блицкриг, призванный сокрушить Францию. Они надеялись, что французы и бельгийцы капитулируют, после чего Англия не рискнет продолжать войну в союзе с одной только Россией и пойдет на компромиссный мир, а Россию тогда тоже можно будет принудить или к миру, или к капитуляции. При этом у германских вождей не возникало никаких сомнений в осуществимости «гениального плана Шлиффена» и не было заготовлено альтернативных сценариев на случай, если он вдруг даст осечку. А ведь несложно было предположить, что французы, имея за своей спиной всю мощь Британской империи, не капитулируют даже после потери столицы и значительной части армии. И вот тогда, действительно, горе Нибелунгам! Но канцлер так надеялся на блицкриг, что даже запретил делать закупки продовольствия в нейтральных странах в дни сараевского кризиса, чтобы не создавать у противников впечатление, что Германия готовится к войне. Тем более что на три-четыре месяца войны запасов хватило бы с лихвой.