Рейх. История германской империи - [39]

Уже ночью 29 июля Вильгельм получил телеграмму от русского императора Николая II. Царь писал: «В этот, столь серьезный момент убедительно прошу Тебя помочь мне. Недостойная война (здесь Вильгельм поставил два восклицательных знака, явно выражающих возмущение. – Б. С.) объявлена слабой стране. Негодование по этому поводу в России неописуемо и разделяется мною полностью. Я предвижу, что очень скоро должен буду уступить давлению, на меня оказываемому, в результате чего я вынужден буду предпринять такие шаги, которые приведут к войне. В попытке предотвратить такое несчастье, как европейская война, я прошу Тебя, во имя нашей старой дружбы, сделать все возможное, чтобы помешать твоему союзнику зайти слишком далеко («В чем это выражается?» – изобразил удивление Вильгельм. – Б. С.)».

Направляя телеграмму царя канцлеру, кайзер снабдил ее следующим комментарием: «Признание его собственной слабости и попытка взвалить ответственность на меня. Телеграмма содержит в себе скрытую угрозу и просьбу, похожую на приказ – одернуть союзника… Впоследствии всегда еще найдется время для переговоров, быть может и для мобилизации, к чему теперь у России нет никаких оснований. Вместо того чтобы ставить нам ультимативное требование одернуть союзника, Е. В. следовало бы обратиться к императору Францу Иосифу и с ним вести переговоры, чтобы ознакомиться с намерениями Е. В.».

Вильгельму стало окончательно ясно, что вмешательства России в войну на стороне Сербии избежать не удастся и что Петербург не потерпит захвата части сербской территории в качестве залога. Всякие попытки умерить австрийские аппетиты были оставлены. Кайзер, канцлер и Генеральный штаб взяли курс на европейскую войну, причем как можно скорее, чтобы с помощью Шлиффена молниеносно разгромить наиболее доступного для разгрома из главных противников – Францию, чтобы принудить Англию остаться нейтральной, а затем обрушиться на Россию. Франция представляла собой заманчивую добычу, как из-за небольшой по площади территории, которую в принципе всю можно было оккупировать в ходе всего одной военной кампании, так и из-за относительно малочисленной, по сравнению с германской, армии. Немцев пугали необъятные просторы России и казавшиеся неистощимыми ее людские ресурсы.

Однако внутриполитические соображения и прежде всего – необходимость обеспечить поддержку войне со стороны социал-демократической фракции рейхстага заставили поторопиться с объявлением войны России, отнюдь не необходимой с военной точки зрения. И с дипломатическим обоснованием объявления войны Петербургу получилось не так уж здорово.

29 июля германский Генеральный штаб направил записку в МИД. В ней говорилось: «Бесспорно, что всякое государство Европы отнеслось бы к конфликту между Австрией и Сербией не иначе как с чисто человеческим интересом, если бы в него не была внесена опасность всеобщего политического осложнения, которое уже сейчас грозит мировой войной. Уже более пяти лет Сербия является причиной европейских осложнений… Только после последнего кошмарного преступления Австрия прибегла к крайнему средству, чтобы каленым железом выжечь нарыв, угрожающий постоянно отравлять тело Европы. Следовало ожидать, что вся Европа будет ей за это благодарна… Но Россия стала на сторону преступной страны. Лишь в виду этого австро-сербский конфликт превратился в грозовую тучу, которая угрожает ежеминутно разразиться над Европой».

Германские генералы обращали внимание дипломатов на то, что Россия приняла решение о мобилизации, что, в свою очередь, вынуждает Австрию проводить мобилизацию уже не только против Сербии, но и против России, вследствие чего австро-русское столкновение становится неизбежным. А такое столкновение «представляет для Германии casus foederis (случай, подпадающий под действие союзного договора). Только чудо могло бы еще предотвратить войну». И завершали свой меморандум следующей лицемерной сентенцией: «Германия не желает вызвать этой ужасной войны. Однако германское правительство знает, что если бы оно не захотело прийти на помощь своему союзнику в момент, когда решается его судьба, то это роковым образом нарушило бы глубоко укоренившиеся чувства союзнической верности – одну из прекраснейших черт немецкой души и, следовательно, пошло бы вразрез со всеми чувствами своего народа». Получается, что генералы собирались начать мировую войну под давлением «народных чувств».

И тут же германский Генштаб поторопил политиков с началом войны: «По имеющимся сведениям, и Франция, по-видимому, проводит подготовительные мероприятия к возможной мобилизации. Ясно, что Россия и Франция идут рука об руку в своих мероприятиях.

Следовательно, Германия, если столкновение между Австрией и Россией станет неизбежным, произведет мобилизацию и готова будет вести войну на два фронта.

Для предполагаемых нами, в случае необходимости, военных мероприятий чрезвычайно важным является возможно скорее точно узнать, намерены ли Россия и Франция пойти на войну с Германией. Чем скорее подвигаются вперед приготовления наших соседей, тем быстрее они смогут завершить свои мобилизации. Военное положение становится из-за этого со дня на день все более неблагоприятным и может привести нас к роковым последствиям, если наши предполагаемые противники будут в полном спокойствии подготовляться и впредь!»