Революция в зрении: Что, как и почему мы видим на самом деле - [8]
Если наша кожа бесцветна, почему мы так часто используем цветовые эпитеты по отношению к расам? Представители других рас могут и не быть в буквальном смысле слова “желтыми”, "черными”, “краснокожими” или “бледнолицыми”, но мы бы не употребляли эти слова, если бы не воспринимали кожу других как цветную. Так к чему тогда весь этот вздор о ее бесцветности?
Не забывайте, что только собственная кожа кажется нам бесцветной. Это моя слюна кажется мне безвкусной, а вкус вашей я, быть может, и почувствовал бы. Не будучи способен обонять свой собственный нос, я, возможно, смог бы уловить запах вашего. Аналогичным образом моя кожа может казаться мне бесцветной, однако вследствие того, что наши органы чувств нацелены выявлять отклонения от некоего стандарта, даже объективно малые отступления от “базового” цвета будут восприниматься качественно иными, окрашенными, подобно тому как незначительное повышение температуры тела мы ощущаем как жар. Инопланетянин, прилетевший нас навестить, пришел бы в замешательство, узнав, насколько разной считают свою кожу люди белой и черной рас, в то время как ее спектр отражения у тех и у других практически идентичен (рис. 3). Впрочем, удивился бы он и тому, что кожа, имеющая температуру 100 °F, кажется нам горячей, ведь 98,6° и 100°, в сущности, одно и то же.
Таким образом, в том факте, что, говоря о других расах, люди оперируют цветовыми понятиями, нет ничего таинственного. Это полностью согласуется с предположением, что наше цветовое зрение сформировалось затем, чтобы замечать отличия от исходного, стандартного цвета. Данный стандарт, которым является наша кожа, не поддается классификации: она кажется бесцветной. Однако любая кожа, которая хоть чуть-чуть отличается от нашей, кажется нам имеющей вполне определенную окраску.
У оттенков кожи много общего с акцентом в речи. Какой у вас акцент? Правильный ответ таков: по вашему мнению, вы разговариваете без акцента, а люди из других областей и стран — с акцентом. Это связано с тем, что мы приспособились тонко распознавать голоса людей, разговаривающих с тем же акцентом, что и мы (если угодно — разговаривающих, как и мы, без акцентом). Мы различаем как голоса, принадлежащие разным людям, так и модуляции голоса одного и того же индивида. Одним из последствий этого является то, что наша собственная и типичная для нашего окружения речь кажется нам не имеющей акцента, но даже ничтожные отклонения от этого стандарта воспринимаются нами как акценты (сельский, городской, бостонский, нью-йоркский, английский, ирландский, немецкий, латиноамериканский и так далее). Вот почему людей, разговаривающих с акцентом, нам сложнее различить по голосу. Также в интонациях собеседника, говорящего с акцентом, нам бывает трудно расслышать эмоциональные оттенки.
Ранее, рассуждая о том, как мы воспринимаем цвет своей кожи, я подразумевал, что у вас и у вашего окружения он примерно одинаков. Большую часть нашей эволюционной истории дело наверняка так и обстояло, да и сегодня большинство людей растет и живет среди тех, у кого кожа одного с ними цвета. Но это отнюдь не правило. Представители этнического меньшинства могут обнаружить, что их кожа имеет иной оттенок, нежели у окружающих, и не исключено, что это сдвинет их “цветовое начало координат” в сторону от цвета их собственной кожи. А если так, то вполне возможно, что они будут воспринимать свою кожу как цветную. Например, живущему в США афроамериканцу его кожа может казаться интенсивно окрашенной, потому что общеамериканский стандарт цвета кожи близок к европеоидному. Точно так же человек с южным выговором, переехав в Нью-Йорк, возможно, начнет замечать у себя акцент, поскольку изменился речевой эталон среды.
Наше восприятие цветовых различий между расами обманывает нас и потенциально может быть одним из источников расизма. На самом деле существует по меньшей мере три отдельных (хотя и взаимосвязанных) заблуждения насчет цвета кожи у разных рас. Чтобы лучше понять, в чем суть этих заблуждений, полезно продолжить аналогию с температурой.
Во-первых, как я отметил, 98,6 °F не кажутся нам ни холодными, ни горячими, однако 100° мы уже воспринимаем как жар. Иными словами, одна из этих двух температур находится для нас вне категорий горячего и холодного, в то время как вторая относится к четко различимой категории (к горячему). И это — заблуждение, поскольку с точки зрения физики между двумя этими температурами нет принципиальной разницы. Подобная же иллюзия имеет место и в случае с кожей: собственная кожа кажется нам бесцветной, а кожа представителей других рас — интенсивно окрашенной. И это тоже заблуждение, поскольку на самом деле ваша кожа окрашена не сильнее и не слабее, чем чья-либо еще: нет объективных причин считать бесцветной именно ее. (Так же, как в действительности нет никаких оснований считать, будто мы говорим без акцента, а жители других местностей — с акцентом.)
Вторую иллюзию можно проиллюстрировать тем фактом, что 98,6 и 100° кажутся нам чрезвычайно разными температурами, хотя объективно эти значения очень близки. Это похоже на первую иллюзию, но есть и отличие: в первом случае речь шла о качественном присутствии или отсутствии воспринимаемого признака, а здесь мы говорим о количестве этого признака. Вам кажется, что ваша кожа неимоверно отличается по цвету от кожи людей, принадлежащих к другим расам, однако спектры отражения у кожи представителей разных рас практически идентичны и различаются не сильнее, чем 98,6° и 100 °F.
Наполеон притягивает и отталкивает, завораживает и вызывает неприятие, но никого не оставляет равнодушным. В 2019 году исполнилось 250 лет со дня рождения Наполеона Бонапарта, и его имя, уже при жизни превратившееся в легенду, стало не просто мифом, но национальным, точнее, интернациональным брендом, фирменным знаком. В свое время знаменитый писатель и поэт Виктор Гюго, отец которого был наполеоновским генералом, писал, что французы продолжают то показывать, то прятать Наполеона, не в силах прийти к окончательному мнению, и эти слова не потеряли своей актуальности и сегодня.
Монография доктора исторических наук Андрея Юрьевича Митрофанова рассматривает военно-политическую обстановку, сложившуюся вокруг византийской империи накануне захвата власти Алексеем Комнином в 1081 году, и исследует основные военные кампании этого императора, тактику и вооружение его армии. выводы относительно характера военно-политической стратегии Алексея Комнина автор делает, опираясь на известный памятник византийской исторической литературы – «Алексиаду» Анны Комниной, а также «Анналы» Иоанна Зонары, «Стратегикон» Катакалона Кекавмена, латинские и сельджукские исторические сочинения. В работе приводятся новые доказательства монгольского происхождения династии великих Сельджукидов и новые аргументы в пользу радикального изменения тактики варяжской гвардии в эпоху Алексея Комнина, рассматриваются процессы вестернизации византийской армии накануне Первого Крестового похода.
Виктор Пронин пишет о героях, которые решают острые нравственные проблемы. В конфликтных ситуациях им приходится делать выбор между добром и злом, отстаивать свои убеждения или изменять им — тогда человек неизбежно теряет многое.
«Любая история, в том числе история развития жизни на Земле, – это замысловатое переплетение причин и следствий. Убери что-то одно, и все остальное изменится до неузнаваемости» – с этих слов и знаменитого примера с бабочкой из рассказа Рэя Брэдбери палеоэнтомолог Александр Храмов начинает свой удивительный рассказ о шестиногих хозяевах планеты. Мы отмахиваемся от мух и комаров, сражаемся с тараканами, обходим стороной муравейники, что уж говорить о вшах! Только не будь вшей, человек остался бы волосатым, как шимпанзе.
Настоящая монография посвящена изучению системы исторического образования и исторической науки в рамках сибирского научно-образовательного комплекса второй половины 1920-х – первой половины 1950-х гг. Период сталинизма в истории нашей страны характеризуется определенной дихотомией. С одной стороны, это время диктатуры коммунистической партии во всех сферах жизни советского общества, политических репрессий и идеологических кампаний. С другой стороны, именно в эти годы были заложены базовые институциональные основы развития исторического образования, исторической науки, принципов взаимоотношения исторического сообщества с государством, которые определили это развитие на десятилетия вперед, в том числе сохранившись во многих чертах и до сегодняшнего времени.
Эксперты пророчат, что следующие 50 лет будут определяться взаимоотношениями людей и технологий. Грядущие изобретения, несомненно, изменят нашу жизнь, вопрос состоит в том, до какой степени? Чего мы ждем от новых технологий и что хотим получить с их помощью? Как они изменят сферу медиа, экономику, здравоохранение, образование и нашу повседневную жизнь в целом? Ричард Уотсон призывает задуматься о современном обществе и представить, какой мир мы хотим создать в будущем. Он доступно и интересно исследует возможное влияние технологий на все сферы нашей жизни.