Революция отвергает своих детей - [2]

Эта книга родилась, однако, не только из стремления рассказать о некоторых мало известных сторонах сталинской системы и советской политики в Германии, а главным образом из желания показать людям несоветского мира, что думает и чувствует новое поколение обученных партийных деятелей восточного блока, к каким оно приходит решениям и в чем проявляется его критическое мышление. Я пытаюсь при этом, вполне сознательно, так описывать встречи и дискуссии, события и переживания, как они тогда воспринимались, оценивались и продумывались. Только таким образом, кажется мне, станет западному читателю понятно, что означает для человека разрыв со сталинизмом, если он вырос на теориях этого учения. Мое решение — результат многолетнего мучительного процесса сомнений и оправданий, угрызений совести и построения теорий для ее успокоения. Но когда решение принято — возврата больше нет. Тогда даже в состоянии тяжелого внутреннего конфликта, человек неудержимо движется к решающей грани, переход которой окончательно срывает пелену сталинизма с облика мира в его душе.

ГЛАВА I В СОВЕТСКОЙ ШКОЛЕ

Наступил наш последний вечер в Швеции — 18 июня 1935 года. Мы прошли еще раз по улицам Стокгольма. Несколько друзей моей матери, немецкие эмигранты, как и мы, проводили нас до парохода, который должен был доставить нас в финскую гавань Турку.

«Счастливо добраться до Москвы», желали нам друзья на прощанье. О поездке через Финляндию я мало что помню. Я был настолько полон ожидаемого приезда в Советский Союз, что все остальные впечатления стерлись из моей памяти.

На следующий день мы с моей матерью сидели в постепенно пустеющем поезде, приближавшемся к советско–финской границе. В вагоне, кроме нас, никого не было. К нам подошел проводник.

— Через четверть часа мы на границе. — Он назвал трудно для меня выговариваемое название станции, в незнакомом слове было много у, u и i. Это была в то время финская пограничная станция. Сегодня, после территориальных потерь Финляндии, она, вероятно, имеет русское название.

ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКВУ

Мы стояли немного растерянные на пустом вокзале. Один железнодорожный служащий охотно дал нам справку.

— Между последней финской и первой русской станцией существует местное сообщение. Поезд придет, примерно, через полчаса. От советской пограничной станции — прямое сообщение до Ленинграда.

Для моей матери это не было первым путешествием в Москву. Она приезжала в Советский Союз в 1921 году. Во время Первой мировой войны она принадлежала к Союзу Спартака и в 1918 году вступила в коммунистическую партию. Некоторое время она работала как референт прессы в советском торговом представительстве в Германии. В 1925 году моя мать вышла из компартии Германии и принадлежала после этого к независимым левым. После прихода Гитлера к власти она работала нелегально до начала 1935 года в Берлине, а потом отправилась в Швецию.

А я? Я был тогда юношей тринадцати с половиной лет и радовался возможности попасть в Советский Союз. Я вырос в Берлине, посещал школу имени Карла Маркса, принадлежал с конца 1931 года к «Юным пионерам», детской организации германской коммунистической партии. Осенью 1933 года я был отослан моей матерью в Швецию. Там я попал в шведскую школу–интернат и скоро научился свободно говорить по–шведски.

С матерью я встретился снова в начале 1935 года. Надо было решать — куда нам отправиться.

Нелегальная группа в Берлине, к которой принадлежала моя мать, была разгромлена и ее члены арестованы. Гестапо искало мою мать. Было ясно, что она не может вернуться в Германию, но разрешение на пребывание в Швеции было ограничено. Я еще оставался в Вигбихольме, когда моя мать начала оживленную переписку, чтобы найти нам новое место жительства.

Однажды днем, когда мы гуляли в чудесных окрестностях Стокгольма, моя мать посвятила меня в свои планы.

— Ты теперь уже молодой человек, — начала она, — и я хотела бы с тобой поговорить о нашей дальнейшей жизни.

Я кивнул головой и сделал серьезное лицо, как все тринадцатилетние мальчишки, с которыми разговаривают, как со взрослыми.

— Я не хочу принимать какое бы то ни было решение без твоего согласия. Дело обстоит так, в Швеции мы не можем остаться, так как я не могу здесь получить никакой работы. Я отсюда писала друзьям и знакомым. У нас две возможности. Мы можем поехать в Англию. Там, в Манчестере, у меня есть хорошие друзья. Ты сможешь посещать английскую школу и до тех пор, пока в Германии нацисты остаются у власти, учиться и жить в Англии. Это — одна возможность.

— А другая? — спросил я.

Моя мать на минуту задумалась.

— Мы можем поехать в Советский Союз.

— Я за Советский Союз, — сказал я с уверенностью. Мой ли ответ повлиял или другие обстоятельства, я не знаю, но поездка в Советский Союз была решена.

В то время мы не знали, насколько роковым для нас оказался этот выбор. Разве могла моя мать предполагать, что примерно через полтора года она будет арестована НКВД, и исчезнет в советских концлагерях на двенадцать лет, откуда она сможет вернуться в Берлин только в 1948 году.

Я тоже не мог тогда знать, что проведу десять лет в Советском Союзе, что мне предстоит обучение в школе Коминтерна, воспитывающей иностранных партийных работников, и что однажды я порву с системой, в которую верил с детских лет.