Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо - [19]

И все же Хитрец Робин был политиком с хорошим чувством юмора, который в каждом коллеге видел потенциального союзника и друга; он любил хорошую компанию, однако не имел друзей. Его общительность служила конкретной цели; его добродушие было настолько заразительным, что он заработал репутацию миротворца, способного сдружить самых разных людей и объединить самые разные устремления. Он знал тайные струны души каждого человека и был таким тонким психологом, что без труда подбирал верные средства, чтобы тронуть их. У Харли не было целей, кроме саморекламы и личного роста, хотя его преданность трону можно рассматривать как одно из его бесспорных достоинств. Впрочем, его преданность существовала ровно до того момента, пока она отвечала его собственным интересам. Харли был словно создан для тайных сговоров: этот неутомимый выдумщик и интриган связывал себя узами лживых обещаний. Один год он мог быть вигом, а на следующий год стать тори. До тех пор пока он поддерживал королеву Анну, это ни на что не влияло. Взгляните на этого политика эпохи во всей красе и длинную череду его последователей. Мы можем повторить вслед за Уильямом Блейком: «Ничто новое не появляется при одинаковых обстоятельствах; условия подвержены постоянным изменениям, но сущность всегда остается неизменной и вечной».

4 Расцвет

Первые годы правления королевы Анны отмечены небывалыми урожаями, словно само небо благословляло Англию. Цена пшеницы в период с 1702 по 1708 год держалась ниже 30 шиллингов за квартер[33], то есть ниже порогового уровня, при достижении которого в стране, как правило, начинались бунты и нищета. Разумеется, подобное положение дел снижало общественно-политическое давление в областях и самом Лондоне, где рыночная стоимость хлеба была важнейшим фактором, определявшим общественные настроения. Осенью 1708 года сквайр Моулсворт из Йорка писал: «На рынке мы не покупаем ничего, кроме сахара и специй, а вся еда и напитки есть дома». Увеличение продаж часов, зеркал, фарфора, ковров и штор объяснялось растущим достатком среднего класса.

Впрочем, не все происходившее было делом рук Всевышнего. Многое можно было отнести к дерзаниям, о которых Свифт писал в «Путешествиях Гулливера»: «Всякий, кто вместо одного колоса или одного стебля травы сумеет вырастить на том же поле два, окажет человечеству и своей родине бо́льшую услугу, чем все политики, взятые вместе»[34]. Имена этих неутомимых исследователей хорошо известны в истории сельского хозяйства – Джетро Талл, изобретатель рядовой сеялки; Чарльз Тауншенд, исследователь в области сельскохозяйственных наук, получивший ироничное прозвище «Репа Тауншенд»; Артур Юнг, редактор и издатель журнала «Анналы сельского хозяйства» (Annals of Agriculture); Роберт Бакуэлль, агроном, которому удалось вывести новую породу лестерской овцы.

Специфичные изобретения и нововведения нескольких высокоинтеллектуальных и наблюдательных ученых сами по себе не могли произвести аграрную революцию, начало которой датируется серединой XVII века. Если слово «революция» в данном контексте звучит слишком громко, учитывая его коннотации, то «эволюция» вполне точно характеризует этот период. Препятствий на пути прогресса было множество. В сельской местности процветал консерватизм, а способы возделывания земли и разведения домашнего скота практически не менялись на протяжении тысячи лет. Старые привычки и предрассудки фермеров держались так же крепко, как деревья держатся корнями за почву, а любой, кто сомневался в эффективности применяемых методов, воспринимался как богохульник, не веривший в Провидение. По словам писателя Джона Обри, до середины XVII века «любую попытку внести изменения в сельское хозяйство, несмотря на очевидную выгоду, встречали с огромным недоверием».

Было бы рискованно выделять одну причину, которая могла спровоцировать те значительные перемены, которые начались в конце XVII века, однако определенный импульс мог возникнуть благодаря усилиям Королевского общества, которое провело исследование по вопросам дренирования почв и ротации сельскохозяйственных культур. А с учетом падения цен в начале XVIII века проблема получения прибыли любыми возможными способами встала особенно остро.

Размах мероприятий по «огораживанию»[35] послужил еще одной причиной изменений. Огораживание, позволявшее расширять землевладения за счет присоединения общинных полей и пастбищ, представляло собой характерную черту английского сельского хозяйства начиная с XIV века. Из-за него вспыхнуло крестьянское восстание Уота Тайлера 1381 года, а затем восстание Джека Кэда 1450 года. Огораживание стало темой нескончаемых общественных дискуссий, особенно после выхода в свет «Утопии» Томаса Мора в 1516 году, в которой автор порицает превращение пахотных земель в пастбища. По его словам, «овцы стали пожирать людей».

Такие факторы, как рост населения, ограниченность ресурсов и цены на продукты питания, в совокупности привели к тому, что земля стала наиболее желанным из всех благ. Когда феодальные связи были разрушены, а законы манориального общества перестали работать, у зажиточных граждан осталось лишь одно требование – как можно больше земли. В XVI и XVII веках это было интуитивным законом жизни. Чем большими землями владел человек, тем более влиятельным он становился. Чем более могущественным был человек, тем проще ему было узурпировать традиционные, хотя и неписаные крестьянские права, например право на сбор колосьев, оставшихся после уборки урожая, или сбор хвороста в помещичьих лесах. Контроль власть имущих над землей существенно расширился.