Революция и семья Романовых - [119]
Активизировались и анархисты, руководимые «Революционным штабом анархических групп Урала». В конце мая – начале июня 1918 г. газета «Уральский рабочий» опубликовала серию статей, направленных против них. 26 июня газета в статье «Анархизм и коммунизм» писала: «Они (анархисты. – Г.И.) хотели казаться крайними революционерами, стоящими левее большевиков-коммунистов, недовольными «буржуазностью» Советской власти. На деле в наиболее критический момент революции они оказались слепым орудием в руках контрреволюции…» В Екатеринбурге, по свидетельству А. Авдеева, группа анархистов пыталась провести резолюцию о том, «чтобы бывший царь был немедленно казнен и чтобы в 24 часа ликвидировать всех арестованных и проч. и проч.»[730]
Левые эсеры и анархисты не ограничивались одними лишь требованиями и резолюциями. В июне их «боевики» пытались организовать нападение на дом Ипатьева и ликвидировать Романовых[731]. Отзвуки этого находим и в дневнике Николая. 13 июня он записал: «Пришел Авдеев и долго разговаривал с Евгением Сергеевичем (Боткиным. – Г.И.). По его словам, он и областной Совет опасаются выступлений анархистов и поэтому, может быть, нам предстоит скорый отъезд – вероятно, в Москву. Он просил подготовиться к отбытию. Немедленно начали укладываться, но тихо, чтобы не привлекать внимания членов караула по особой просьбе Авдеева. Около 11 часов вечера он вернулся и сказал, что еще останемся несколько дней. Поэтому и на 1 июня (здесь по старому стилю. – Г.И.) мы остались по бивуачному, ничего не раскладывая… Наконец после ужина Авдеев… объявил Боткину, что анархисты схвачены и что опасность миновала и наш отъезд отменен!»[732] На другой день Александра Федоровна записала: «Теперь они говорят, что мы останемся здесь, т. к. они успели захватить главаря анархистов, их типографию и всю группу»[733].
Провокационные слухи о самосуде над Николаем и вообще над Романовыми распространялись не только на Урале. В Екатеринбург поступали тревожные запросы. Так, 20 июня из Москвы запрашивали: «В Москве распространились сведения, что будто бы убит бывший император Николай II. Сообщите имеющиеся у вас сведения. Управляющий делами Совнаркома В. Бонч-Бруевич»[734]. В соответствии с этим запросом командующий североуральской группой советских войск Берзин совместно с военным комиссаром Уральского военного округа Голощекиным и другими официальными лицами произвел проверку Ипатьевского дома. В телеграммах, направленных в Совнарком, ВЦИК и Наркомвоен, он сообщал, что «все члены семьи и сам Николай II живы и все сведения о его убийстве и т. д. – провокация». Берзин доносил также, что Романовы содержатся и охраняются хорошо[735]. На основании полученных ответов советская печать несколько раз опровергала циркулировавшие слухи, а также сообщения буржуазных и мелкобуржуазных газет о казни Романовых в Екатеринбурге[736].
Так жарким летом 1918 г. в Ипатьевском особняке в далеком пропыленном Екатеринбурге скрещивались стремления и страсти различных политических сил. Правые, монархические элементы, как могли, пытались вырвать Романовых из «дома особого назначения» в расчете на консолидацию, рост и активизацию монархического лагеря российской контрреволюции. «Ультралевые», напротив, требовали без промедления «ликвидировать дом Ипатьева» и тем самым бросить вызов «мировому империализму». Ожесточенная борьба вокруг «дома особого назначения», сколь незначительной бы она ни казалась на фоне уже полыхавшего по всей стране пожара гражданской войны и интервенции, сама по себе была его отражением. На V съезде Советов Я. М. Свердлов говорил: «Во всей нашей работе нам приходилось выдерживать крайне жестокие нападки с различных сторон… Эти нападки имели место не только со стороны безусловно враждебных Советской власти групп и партий, но и со стороны советской партии, левых эсеров»[737]. Забвение или игнорирование этого факта не даст возможности даже приблизиться к истинному пониманию екатеринбургской трагедии…
Оказавшись между «двух огней», большевики последовательно вели линию революционной законности, которая подкреплялась и серьезными политическими соображениями. Казнь Романовых, с одной стороны, могла подбросить дров в костер антисоветской и антибольшевистской пропаганды за рубежом, а с другой – превратить их в «мучеников», дать агитационное оружие в руки контрреволюционного, особенно монархического, лагеря. Только жестокая необходимость, исключительное положение могли поставить вопрос о крайней мере в отношении Романовых. Президиум ВЦИК и Совнарком еще с января 1918 г. обсуждали возможность открытого суда над бывшим царем. В протоколе заседания Совнаркома 29 января (протокол № 59) записано: «Слушали: о переводе Николая Романова в Петроград для предания суду. Постановили: поручить Н. Алексееву (левый эсер, заместитель наркома земледелия. –
