Революция и семья Романовых - [110]
С первых же шагов деятельности правительства Вологодского «Михайловская группа» стала брать верх. Объяснялось это, конечно, не только ее «боевитостью» и напористостью. Вся политическая обстановка играла ей на руку. Торгово-промышленные круги и монархическое офицерство, опьяненные успехами в борьбе с Советской властью, властно заявили о своих вожделениях. Правые газеты все более громогласно требовали установления военной диктатуры в целях полного «возрождения России», что на их языке означало решительное искоренение всех последствий революций 1917 г. Если самарский Комуч (и Западносибирский комиссариат), по словам левого кадета Л. Кроля, хотел держать революцию на грани эсеровских требований, то Временное Сибирское правительство стремилось «назад от революции», даже щеголяя «возвратом к старым внешним формам»[683].
Уже в начале июля 1918 г. были приняты постановления об отмене декретов Советской власти и восстановлении законов Российской империи, денационализации промышленности, возвращении всех земель их бывшим владельцам (в том числе и помещикам). В августе правительство отдало приказ о запрещении деятельности Советов и аресте всех представителей Советской власти в Сибири[684]. По свидетельству эсера А. Аргунова, специально обследовавшего деятельность Временного Сибирского правительства (при смене его Директорией в октябре 1918 г.), «смертная казнь, военно-полевые суды, репрессии против печати, собраний и пр. – вся эта система государственного творчества быстро расцвела на сибирской земле»[685].
Сразу была начата принудительная мобилизация в Сибирскую армию под начало генералов и офицеров – махровых черносотенцев (к осени она была доведена примерно до 200 тыс. человек). И не случайно многие белогвардейцы, оказавшиеся в «Народной армии» Комуча, потянулись с Волги в Сибирь: Сибирское правительство и Сибирская армия были им ближе опостылевшей эсеровской «учредилки». Методы действий Сибирской армии были не менее жестокими, чем методы «Народной армии» Комуча, описанные поручиком Л. Бобриковым: те же расстрелы, шомпола, грабежи и мародерство. Жажда мести и реванша гнала офицеров Сибирской армии вперед. В их среде упорно распространялись слухи, что где-то в Сибири, скорее всего в Омске, до поры до времени скрывается великий князь Михаил Александрович, который вот-вот должен «открыться» и повести армию через Урал на Москву…
В то время как комучевская «Народная армия» вместе с белочехами рвалась к Казани, части Сибирской армии (также вместе с белочехами) развивали наступление в направлении на Екатеринбург – Пермь. Их задачей было соединение с интервентами и белогвардейцами, действовавшими на Севере (Архангельск), для последующего выхода на пути к Петрограду и Москве. Вместе с тем Сибирское Временное правительство усиленно формировало новые части в тылу.
Несмотря на определенные разногласия, имевшиеся между Самарой и Омском, существовали тенденции, толкавшие их к объединению. Прежде всего, тенденция военная, интересы совместной борьбы с Советской Республикой. Но действовала и тенденция политическая. Как эсеровская контрреволюция, так и омская буржуазно-помещичья реакция остро нуждались в признании и поддержке союзников. С одной стороны, союзники поощряли и поддерживали различные местные правительства и группы, исходя из тех опасений, которые у них вызывали перспективы воссоздания единой и мощной России (такая перспектива не способствовала бы проведению интервенционистского курса стран Антанты, укреплению их экономического и политического влияния на более отдаленные сроки). С другой стороны, антисоветские устремления Антанты, желание искоренить «революционную заразу», шедшую из России, настоятельно требовали концентрации всех контрреволюционных сил и потому союзники поощряли объединение местных правительств, противостоявших Советской власти. Между тем их разобщенность, в частности разобщенность Самары и Омска, дезориентировала антантовскую агентуру в Поволжье и Сибири. Интервенты хотели бы делать ставку с верными шансами на выигрыш, т. е. на те антисоветские силы, которые выглядели бы предпочтительнее с точки зрения успешной борьбы с Советской властью. Бывшие российские послы, оставшиеся в различных столицах Европы, в своих телеграммах контрреволюционным лидерам в России постоянно напоминали об этом. Так, посол в Риме М. Н. Гирс в конце июля 1918 г. телеграфировал послу в Токио В. Н. Крупенскому о том, что союзники готовы на контакт с любым антибольшевистским правительством, но «не могут признать одно из них, прежде чем не узнают шансов принятия его страной и содействия, которое оно могло бы им оказать».
Учитывая двойственность союзнической политики, внутренняя контрреволюция стремилась к сплочению своих рядов любой ценой, но каждая из соперничавших сторон рассчитывала при этом одержать верх. Московские контрреволюционные «центры» («социалистический» «Союз возрождения» и кадетский «Национальный центр»), имея в виду эту перспективу, усиленно перебрасывали на Восток свои кадры. Впрочем, эсеры опередили в этом кадетов. Теперь те стремились наверстать упущенное. Сосредоточивая внимание на Юге, где разворачивалась Добровольческая армия, и командируя туда своих представителей, «Национальный центр» отнюдь не игнорировал и Восток. Туда наряду с посланцами «Союза возрождения» должны были направиться «сам» Милюков, Н. И. Астров, В. А. Степанов и др. Но вышло иначе. По разным причинам эти люди оказались на Юге, а на Восток отправились кадеты Л. А. Кроль и В. Н. Пепеляев. В письме, позднее написанном руководству «Национального центра», Пепеляев прямо писал о цели своей миссии: «Национальный центр командировал меня на восток для работы в пользу единоличной диктатуры и для переговоров с адмиралом Колчаком…»
