Революция - [55]

34

Ив Боннар смотрит на меня так, словно я только что вывалила на его стойку лопату дерьма.

— Вы чего? — удивляюсь я, подталкивая к нему бумажный пакет. — Это круассан. Для вас. Я подумала, вдруг вы голодны.

— Вы представляете себе хотя бы приблизительно, во что жир превращает бумагу? — спрашивает он, и голос его дрожит от ярости. — Уберите это. Немедленно. И помойте руки, прежде чем ко мне возвращаться.

— Не стоит благодарности, — бурчу я, забирая пакет.

Вчерашний профессор советовал мне завоевать его расположение. Ничего не скажешь, завоевала. Я выхожу во двор. Там рабочие возятся с какими-то трубами.

— Кто-нибудь хочет есть? — спрашиваю я и швыряю пакет в руки одного из них раньше, чем он успевает ответить.

С отмытыми до скрипа руками и четырьмя безупречно заполненными запросами я возвращаюсь в очередь. Спустя десять минут я уже у стойки. Протягиваю формы Иву Боннару, и он их по очереди изучает. Я уверена, что он снова меня прогонит, но на этот раз все в порядке.

— Отлично, — говорит он, отправляя запросы в капсулу пневмопочты. — Значит, вы все-таки в состоянии корректно заполнить форму. У меня было возникли сомнения.

Он сообщает, что заказанные мной материалы скоро привезут, и приступает к перечислению правил. Он нудит и нудит, но мне все равно. Я добилась своего.

Закончив, он протягивает мне карандаш и пару тонких хлопковых перчаток. Я беру их и сажусь за свободный стол. На часах 9:52 утра. Неплохо, если учесть, что я пришла в половине десятого. Я надеялась добраться раньше, но сначала поезда задерживались, а потом мне пришлось на время отклониться от маршрута. Я как раз вместе с толпой выходила из метро, когда зазвонил телефон.

— Твоя очередь, — сказал Виржиль.

— Слушай, я не могу. Час пик, а я посреди Парижа.

— Ну и что? — спросил он, и я почувствовала вызов в его голосе.

— Что стряслось? — забеспокоилась я и стала озираться, куда бы свернуть с шумного бульвара Анри IV.

— Да ничего.

— Ну хорош, — сказала я, направляясь в переулок. — Я же слышу, тебя что-то парит.

— Сегодня утром какие-то придурки напали на мою тачку.

— Зеркала сняли или что-нибудь в этом духе?

— Нет, хотели ее угнать. Причем я был внутри.

— Господи. Обошлось?

— Почти.

— Виржиль, что с тобой?

— Порядок. Я просто взвинчен.

— Так что было-то?

— Ну, подрались… Приехали копы…

— Ты дрался?..

— Да все со мной хорошо. Ей-богу. Споешь мне?

— Ладно. Хотя нет, не ладно. Сперва я хочу знать, что с тобой и правда все хорошо.

— Все окей. Честно. Один чувак замахнулся кулачищем, но я увернулся. Он чуть-чуть меня задел. Ну, царапина на щеке. Подумаешь. Спой мне, Анди. Пожалуйста. Я жутко устал.

И я принялась петь. Села на скамейку в парке и стала петь то, что мы тогда пели хором у Реми. Потом кое-что из «Гипсового замка». Но Виржиль все не засыпал. Он был на взводе. Я чувствовала по его голосу, как в нем кипит адреналин.

Нужна какая-то колыбельная, подумала я. Пошарила в памяти, но не вспомнила ничего, кроме примитивной детской песенки про малыша, который рухнул с макушки дерева, — должно быть, это самая жуткая колыбельная всех времен и народов. Но тут мимо меня проехало такси с рекламой британского турагентства «Смит и Барлоу», предлагающего дешевые перелеты в Лондон. Смит и Барлоу. Группа «Смите». Песня «Asleep». Идеально!

Получилось не блестяще, мне не хватало аккомпанемента, а также голоса Моррисси. Но это было не важно. Он хотел, чтобы я спела. А я хотела ему спеть.

Последний куплет — тот, где про лучший мир, — он пропел вместе со мной. Точнее, он его пробормотал. А потом прошептал «спасибо» и отключился. Я осталась сидеть на скамейке с закрытыми глазами, сжимая в руке телефон. Что это было — вот только что? А вчера? Мне страшно хотелось оказаться с ним рядом. Лежать у него под боком. Слушать, как он дышит. Не знаю, как называется это чувство. И есть ли для него название. Но лучше бы все это ничего не значило, потому что он слишком крут и слишком красив. Ничего похожего в моей жизни не было. Он ужасно живой и очень классный. А я улетаю через пару дней.

И я постаралась выкинуть его из головы, но всю дорогу до библиотеки напевала себе под нос «Asleep».

Теперь я оглядываюсь в поисках архивных кротов с тележками, но они еще не вышли из своего подземелья. Видимо, придется ждать, и я достаю дневник. Я захватила его с собой, чтобы почитать за обедом, пока библиотека будет закрыта.

Открываю его с надеждой — еще большей, чем вчера ночью. Я надеюсь, что Алекс выжила. И что Виржиль сегодня вечером мне позвонит. Во мне столько разных надежд, что самой страшно.

5 мая 1795

Стражники до сих пор меня не поймали. Я еще жива. Моя рана так и не загноилась. Возможно, я протяну достаточно долго, чтобы дописать эту историю.

До моего ранения, до погони, я начала рассказывать про штурм Версаля. Мы все сумели его пережить.

На рассвете генерал Гош, один из командиров Парижской гвардии — той самой, что напала на дворец, — узнал о ночных событиях и пришел на помощь королю. Гош и его люди вытеснили мятежных гвардейцев из дворца. Затем прибыл генерал Лафайет и добился перемирия, убедив короля выйти на балкон и обратиться к народу. Король с важным видом заявил, что переезжает в Париж, дабы наслаждаться там преданностью своих добрых подданных, — я же говорила, что он был глупцом.