Революционное богатство - [66]

Указанные перемены не произойдут без еще более существенных трансформаций в глубинной основе знания и нашего отношения к нему.

Если сдвиги в использовании человеком времени и пространства хорошо заметны, то нынешнюю революцию в науке — определяющей глубинной основе нашего времени — воспринять гораздо труднее. Эти перемены в силу самой своей природы неосязаемы, невидимы, абстрактны, они носят эпистемологический характер и, по видимости, не связаны с нашей повседневной жизнью. Однако никакой прогноз относительно будущего богатства не может быть успешным без должной новой оценки роли знания.

Итак, в предыдущих главах мы довольно упрощенно очертили сферу и природу знания как главного источника передовой экономики. Однако тут требуется скорее не анализировать, а синтезировать, то есть рассмотреть, как эти глубинные основы взаимодействуют друг с другом.

Изменяя свое отношение к времени (например, через ускорение), мы неизбежно делаем бесполезной или устаревшей некоторую часть знания. Тем самым мы увеличиваем вес того утиля, который тащим за собой.

Некогда правильные аналогии

Акселерация не только способствует устареванию фактов, но притупляет некоторые ключевые инструменты, которые мы используем в процессе мышления. Например, аналогию. В мыслительном процессе невозможно обойтись без использования аналогий. Этот инструмент основывается на обнаружении сходства между двумя или несколькими феноменами и последующем приложении выводов, сделанных в отношении одного к другим.

Например, врачи часто говорят: «Сердце — это насос» — и описывают его клапаны и прочие элементы в терминах механики. Эта модель помогает им правильно понять, как работает сердце, и правильно его лечить. Такой процесс зачастую оказывается плодотворным.

Однако после того как сходство обнаружено, обычно считается, что объекты сохраняют свое сходство. В периоды медленных изменений так и происходит. Однако сегодня, в быстро меняющейся среде, некогда сходные вещи тоже быстро меняются и в итоге становятся заметно непохожими, и заключения, сделанные на основе аналогий, оказываются ошибочными и заводящими в тупик. Следовательно, чтобы справляться с сегодняшними проблемами, нам нужны не только новые знания, но и новые способы мышления.

Тем не менее многие экономисты, сознательно или просто в силу традиции, цепляются за аналогию между экономикой и физикой. Такое понимание возникло несколько столетий назад, когда в физической науке господствовали ньютоновские идеи о равновесии, причинности и детерминизме. Конечно, с той поры физики радикально изменили свои взгляды на эти предметы, но многие экономисты все еще основывают свои открытия на исходных ньютоновских понятиях. Привыкшие мыслить в индустриальных терминах, многие ученые с трудом могут принять уникальный характер знания, в том числе то, что оно ни с чем не соперничает и не убывает, что оно неосязаемо и потому его сложно измерить.

Только сопоставив неудачи экономики с назревающим кризисом науки, мы осознаем их истинную значимость. То и другое оказывает огромное — и самое непосредственное — влияние на то, как мы создаем богатство, причем и то, и другое подвергается трансформации.

Карта познаваемого

Указанные кризисы — только частный случай крупномасштабной интеллектуальной драмы. Экономика и наука при всей своей значимости представляют собой лишь две взаимосвязанные части огромной системы знания, а сама эта огромная система переживает историческое потрясение.

Мы по-новому подразделяем знание, разрушая междисциплинарные границы индустриальной эпохи и реорганизуя глубинную структуру нашей системы знания. Неорганизованное знание затрудняет доступ к нему и лишается своего контекста. Поэтому на протяжении веков ученые делили знание на отдельные, имеющиеся четкие границы категории.

В XII веке, переводя на европейские языки труды арабского мыслителя Абу-Наср аль-Фараби (870–950 гг.), они обнаружили у него то, что можно назвать «картой познаваемого», — систематическую иерархическую организацию знания по категориям. Позднее, во времена Средневековья, в западных университетах знание членили по-другому. Каждому образованному человеку полагалось овладеть тривиумом (состоявшим из грамматики, литературы, поэзии и аристотелевой логики) и квадривиумом (астрономией, арифметикой, геометрией и музыкой).

Сегодня знание разбивается на все более специализированные узкие категории и подкатегории, которые университеты аккуратно, как аль-Фараби, иерархически структурируют.

С точки зрения академического статуса и бюджета, точные науки, как правило, стоят впереди гуманитарных и социальных дисциплин, которые считаются слишком «мягкими». До сих пор иерархическую пирамиду науки венчала физика, но в последнее время ее заметно теснит на вершине биология. Среди социальных наук наивысший ранг присваивается экономике, поскольку она в высшей степени математизирована, а потому является самой точной (или по крайней мере претендует на это). Однако обе эти структуры вот-вот рухнут под тяжестью собственного веса.

Для выполнения все большего числа работ требуются междисциплинарные знания, так что все большим спросом пользуются профессии, названия которых состоят из нескольких слов: астробиолог, биофизик, инженер-эколог, юрист-бухгалтер. Выполнение некоторых задач требует уже не двух, а трех специализаций, и тогда появляются, например, нейропсихофармакологи.