Реванш Сталина. Вернуть русские земли! - [96]

»[1038].

И действительно, уповать было на что. «Властитель слабый и лукавый, плешивый щёголь, враг труда», как охарактеризовал Александра I Пушкин, отличался прямо-таки патологическим умением приносить интересы своего народа в жертву «мировому общественному мнению». В этом его сумел превзойти разве что Горбачёв. Неудивительно, что вошедшим в состав Российской Империи Польше и Финляндии «Александр Благословенный» сразу же предоставил множество поблажек, которых не имели его русские подданные.

Тем временем русские войска под командованием будущих героев Отечественной войны Петра Багратиона и Михаила Барклая-де-Толли вторглись на территорию самой Швеции. 1(13) марта 1809 года в Стокгольме произошёл государственный переворот. Густав IV Адольф был отстранён от власти. На престол взошёл его дядя, герцог Карл Зюдерманландский. Шведы срочно запросили мира[1039].

Согласно подписанному 5(17) сентября 1809 года Фридрихсгамскому мирному договору, вся территория Финляндии отошла к России[1040]. Тем не менее, несмотря на успешные результаты, война со Швецией оказалась весьма непопулярной среди российской «прогрессивной общественности». Как отмечает в своих воспоминаниях Ф.Ф. Вигель: «В первый раз ещё, может быть, с тех пор, как Россия существует, наступательная война против старинных её врагов была всеми русскими громко осуждаема, и успехи наших войск почитаемы бесславием»[1041].

А вот что свидетельствует Н.И. Греч: «По молебствии, по взятии Свеаборга, в Исаакиевском соборе, было в нём очень мало публики, и проходившие по улицам, слыша пушечные выстрелы в крепости, спрашивали, по какому случаю палят. Услышав, что это делается по случаю взятия важнейшей крепости в Финляндии, всяк из них, махнув с досады рукою, в раздумье шёл далее»[1042].

Помощник возглавлявшего шведскую делегацию на мирных переговорах барона Курта фон Стедингка полковник А.-Ф. Шёльдебранд с удивлением докладывал из Петербурга в Стокгольм:

«Я надеюсь, что в Швеции мир, хотя и плохой, будет встречен всеобщим удовольствием. Но здесь полная противоположность. Радуются, правда, что окончились бедствия, сопровождающие войну; но недовольны, что у нас отняли слишком много территории, и кажется все убеждены, что мир будет непродолжителен. Обвиняют в этом графа Румянцева (в то время министр иностранных дел — И.П.), говоря, что он, ради тщеславия, пожелал увеличить территорию России во время своего служения министром»[1043].

Ф.Ф. Вигель, кстати, сам наполовину швед, с негодованием отмечает:

«Ничего не могло быть удивительнее мнения публики, когда пушечные выстрелы с Петропавловской крепости 8 сентября возвестили о заключении мира, и двор из Зимнего дворца парадом отправился в Таврический для совершения молебствия. Все спрашивали друг у друга, в чём состоят условия. Неужели большая часть Финляндии отходит к России? Нет, вся Финляндия присоединяется к ней. Неужели по Торнео? Даже и Торнео с частью Лапландии. Неужели и Аландские острова? И Аландские острова. О, Боже мой! О, бедная Швеция! О, бедная Швеция! Вот что было слышно со всех сторон»[1044].

Будущий декабрист князь С.Г. Волконский, «почитая войну со Швецией несправедливой», отказался принять должность адъютанта при командовавшем русской армией генерале от инфантерии графе Ф.Ф. Буксгёвдене[1045].

Впрочем, давно известно, что рыба гниёт с головы. Чему ещё удивляться, если брат императора великий князь Константин Павлович, будучи очень недоволен войной, в публичных местах пил за здоровье шведского короля?[1046]

Как справедливо заметил известный историк Н.М. Карамзин в своей записке «Мнение русского гражданина»: «В делах государственных чувство и благодарность безмолвны»[1047]. Однако эта простая и очевидная истина не укладывалась в головы антинационально настроенного российского «образованного общества». Им, воспитанным в духе презрения ко всему русскому, сама мысль о том, что высшей ценностью являются интересы России, а не абстрактные моральные принципы, казалась дикой и нелепой. Увы, к этому времени старания по воспитанию прозападной российской элиты уже начали давать свои ядовитые всходы.

Впрочем, не все разделяли подобные настроения. Так, уже цитировавшийся мною Ф.Ф. Вигель считал войну со Швецией вполне оправданной, а заключённый по её результатам мир «славным и выгодным» для России:

«Те из русских, кои несколько были знакомы с историей, не столько негодовали за присоединение Финляндии, сколько благодарили за то Небо.

Обессиление Швеции упрочивало, обеспечивало наши северные владения, коих сохранение с построением Петербурга сделалось для нас необходимым. Если спросить, по какому праву Швеция владела Финляндией? По праву завоевания, следственно по праву сильного; тогда тот из соседей, который был сильнее её и воспользовался им, имел ещё более её прав»[1048].

В дневнике племянника М.И. Кутузова генерал-лейтенанта Логгина Ивановича Голенищева-Кутузова за 1809 год читаем:

«Вторник, 27 июля. Ну, произойдёт нечто хорошее. Мир будет заключён на этой стороне. Финляндия остаётся за нами. Цену этого приобретения ещё не постигают…

Понедельник, б сентября. Большая новость. Мир заключён. Мир славный, почётный и очень полезный. Если бы мёртвые чувствовали, что происходит здесь, то Пётр и Екатерина возрадовались бы, видя, что самое дорогое их стремление осуществлено — Швеция сведена к нулю. Завоевание Финляндии — несомненно самое драгоценное приобретение со времени покорения Крыма, так как Финляндия занимает смежное положение по отношению к нам, не говоря уже о том, что она имеет ценность и внутри себя