Реванш - [26]

Маккензи отодвинулась и взглянула на собеседницу. Светлые ресницы женщины были опущены, а дыхание ровным, - она спала. Мак расслабилась. Видимо, Колби не было дела до ее паршивого детства и еще более паршивой юности.

Единственный человек, для которого она была центром мира, сейчас спокойно спал в своей кроватке, вдали от всего происходящего. Это было единственное ее достижение, единственное, за что Маккензи была благодарна этому миру. Она совершила немало ошибок, но очень надеялась, что ее ребенок никогда не узнает о них.

***

Услышав, как Мак встала с постели, Колби проснулась. Еще не рассвело. Она решила притвориться спящей. Вчера вечером, когда Маккензи начала рассказывать о себе, ей не хотелось засыпать, но, если честно, она испугалась того, что могла услышать. Если бы Мак открылась ей, Колби не осталось бы ничего другого, кроме как тоже раскрыть свои карты. Но пока она не была готова к серьезному разговору. К прощанию. Не сейчас.

Колби слышала, как Маккензи прошла в ванную, но осталась лежать так же неподвижно. Она понимала, как глупо с ее стороны не встать и не извиниться за то, что вчера уснула посередине разговора. Но что-то удерживало ее в постели.

Вспоминая вчерашний вечер, Колби неожиданно почувствовала себя… счастливой. И готовой забыть, что Маккензи была тем самым человеком, который мучил ее в старших классах школы. Тем самым человеком, который был не против заняться с ней любовью, несмотря на собственный брак с кем-то третьим. Шум душа затих, и тревога Колби стремительно возросла. Нет, не заняться любовью. То, что мы делали, не было просто занятием любовью. Правда? Да откуда мне это знать?

Но она разводится. Разве это ничего не меняет?

С каких пор я стала такой ханжой?

Это не я нарушаю клятву, данную перед алтарем. Почему меня должно волновать то, что Мак изменяет своему мужу?

Но меня это волнует. И в этом вся проблема.

Колби была благодарна тому, что ее волосы были достаточно длинными, чтобы скрыть ее лицо. Было слышно, как Маккензи села за стол и принялась что-то писать.

Колби испытала облегчение от того, что Мак собиралась уйти. Она чувствовала себя слишком растерянной и виноватой, чтобы общаться с ней сейчас. Затем скорее почувствовала, чем услышала, как Маккензи приблизилась к кровати, и представила ее, стоящую рядом, в этом прекрасном черном платье, с туфлями в руках, с распущенными волосами и … какое выражение лица было у нее в этот момент? Колби не пошевелилась, когда губы Мак прикоснулись к уголку ее рта. Сжав кулаки под одеялом, она старалась не обращать внимания на то, как собственный разум умолял ее не быть трусихой, а повернуться к Маккензи и спросить, почему та уходит слишком рано. По-прежнему неподвижная, Колби почувствовала, что Мак больше нет рядом, услышала, как щелкнул открываемый замок, а затем наступила полная тишина. Она представила, как Маккензи смотрит на нее долгим взглядом, прежде чем выйти за дверь.

***

Мак вошла в дом, и не останавливаясь, прошла в небольшую спальню в конце коридора. Остановившись в дверях, она посмотрела на маленькую фигурку, лежащую под одеялом, и улыбнулась. Впервые с тех пор, как проснулась в объятиях Колби. Оливия боялась темноты и почему-то считала, что если будет спать, укрывшись с головой, то это как-то убережет ее от любых монстров, прячущихся во мраке.

Поначалу Мак переживала, что дочка задохнется, но ее мать успокоила ее, уверив, что с ребенком ничего не случится. После решения забеременеть главной целью Маккензи стала забота о своем здоровье. Если бы не ребенок, то, возможно, давнее увлечение фитнесом и не стало бы делом ее жизни. Улыбка сползла с лица Мак. Оливия была еще одним доказательством того, что ее отец ошибался. Она не была неудачницей. Неудачница никогда не создала бы ничего настолько совершенного.

Следующую остановку Маккензи сделала у комнаты матери. Дверь была приоткрыта для Оливии, хотя девочка спала крепко и среди ночи никогда не просыпалась. Теперь, когда Мак была дома, дверь можно было закрыть. Когда она потянулась, чтобы сделать это, раздался голос ее матери: “Я не сплю.”

Маккензи замешкалась, а затем вошла в комнату.

“Как все прошло?” - Сьюзан Брент села в кровати и протерла глаза. Ее темные волосы были растрепаны после сна, и пожилая женщина выглядела так же невинно, как и четырехлетняя девочка, которую она помогала растить.

“Они приняли новость удивительно легко. Если бы я знала их хуже, то решила бы, что им уже все известно.”

“Хорошо, думаешь, они догадались сами?”

Мак присела на кровать матери. Ей в голову уже приходила мысль о том, что Копленды могут подозревать, что брак их сына существует только на бумаге. Но, когда она высказала это предположение Нику, тот лишь рассмеялся.

“Ник считает, что, если бы они узнали, то уже сообщили бы ему об этом.”

“Возможно, но иногда гораздо легче игнорировать проблемы, надеясь, что они разрешатся сами собой.”

“Не думаю, что Копленды были бы так спокойны, если бы знали.”

“Что насчет твоего свидания? Судя по тому, как поздно ты вернулась, все прошло хорошо, не так ли?”

Маккензи залилась краской. Она восстановила отношения с матерью, лишь когда забеременела Оливией. В юности Мак нуждалась в матери, с которой могла бы поговорить. В ком-то, кто мог бы предложить ей поддержку, когда отец называл собственную дочь исчадием ада, обнаружив вырезки с красивыми женщинами из журналов, наклеенные с внутренней стороны ее шкафа. И, хотя Маккензи все еще не отпустила горечь последних лет, прожитых в отчем доме, но, узнав о своей беременности, сразу же пошла прямо к матери. Та, к ее удивлению, отреагировала, как настоящая мать: обняла Мак и пообещала с этого дня быть рядом с дочерью и ее ребенком. И сдержала свое обещание.