Республиканские Коммандо 4 Приказ 66 - [2]

— Уже нет. — отвечаю я, наконец.

— Ты покинул нас, в разгар войны — войны, на которой мы должны сражаться.

— Он недоумевает, возмущен… и испуган. — Как ты мог так предать нас?

Хотел бы я знать, кого он имеет в виду: джедаев или клонов?

— Я ушел, потому что это — неправильно. — Мне не стоило ему это говорить. — Потому что на ней вы используете армию рабов. Потому что нет смысла сражаться с одним сортом зла, если ты заменяешь его на зло своей выделки. — Говори конкретно. Говори о личном. Не дай ему шанса отвести взгляд от своей совести. — Лично ты. Ты делаешь этот выбор каждое утро. Убеждение, которое откладываешь в сторону, когда это тебе нужно — это не убеждение. Это ложь.

О, вот это его задело. Я чувствую в его душе смятение.

— Мне это нравится не больше чем тебе. — Он, похоже, забыл о взглядах прохожих. — Но если я уйду — это не изменит политику Совета или же ход войны.

— Это изменило бы твою войну. — отвечаю я. — Но я полагаю, что ты просто исполняешь приказы, верно?

Все, что произошло в галактике — и все что когда–либо произойдет — есть сеть, сотканная из бесчисленных сочетаний индивидуальных выборов: да или нет, убить или пощадить, выжить или умереть. Они придают форму каждому мгновению вечности. Решения каждого отдельного человека. Решения каждого существа, миг за мигом, сплетенные в сеть с миллиардами иных выборов — это все, из чего состоит мироздание.

— Нам нужен каждый генерал, которого мы можем найти. — возражает он. — Возможно, джедай думает, что он может воззвать к моему чувству вины. — Наступает ужасная тьма. Я чувствую ее.

Как и я.

Она смутна и неопределенна, но она есть, и она разрастается, словно кто–то подкрадывается ко мне.

— Так сделайте что–нибудь со своей собственной тьмой.

— Вот так — присоединиться к банде наемников? — Он смотрит на мою броню с заметным отвращением. — Головорезов. Дикарей.

— Прежде чем задыхаться от праведного гнева, джедай, спроси себя — за кого сражаешься ты.

Файрфек, я назвал его «джедай». Я окончательно порвал с ними. На его лице — выражение тихого ужаса, а я ухожу прочь, понимая что никогда больше его не увижу — я знаю это. И эта война закончится печально — я знаю и это.

Я сделал свой выбор. В отличие от клон–солдат — у меня он был. Я предпочел дать галактике самой о себе позаботиться, и спасать тех людей, которых прочий цивилизованный мир записал в разряд зверей. Это — правильно. Это должны были делать джедаи.

Час расплаты все ближе. Да, я тоже чувствую это. Я не могу это остановить, чем бы оно ни было; но я могу защитить тех, кто мне дорог.

Выбор. Он у меня был. Я его сделал.

Глава 1

«Да кому там известно — один сын был у Джанго или нет, и даже сколько ему было лет? Давай, Спар, время внести свой вклад в Мэндо'айм. Тебе и пальцем пошевелить не придется. Просто веди себя как наследник Фетта, пока мы будем разбираться между собой — чтобы все понимали, что мы все так же в игре.»

Фенн Шиса, убеждающий дезертира Спара, бывшего ЭРК–пехотинца А–02, выдать себя за сына и наследника Джанго Фетта во время безвластия, последовавшего за смертью Фетта.

Мес Каволи, Срединное кольцо, примерно пятьдесят лет до Битвы на Геонозисе.

— Встать! Вставай и беги, мелкий чакаар. Я что, мало тебя учил?

Фалин Маттран видел дымок вьющийся над лагерем наемников, в паре сотен метров от него — но с тем же успехом он мог быть и за двести километров. Он не мог встать; он не мог двигаться. Он опустился на четвереньки, дыша с огромным трудом, чувствуя жгучую боль в каждой мышце — но он не плакал.

Ему было семь лет. Почти. Он думал что ему должно быть шесть лет и десять месяцев — но на войне он сбился со счета.

— Не могу. — прошептал он.

— Можешь. — Мунин Скирата был крупным мужчиной, он носил выщербленную зеленую броню и бластер, стрелявший металлическими пулями. Он возвышался над ним, его голос оглушал, лицо было невидимо под шлемом с Т–образным визором, который испугал Фалина в первый раз. когда тот его увидел. — Я знаю — ты можешь. Ты самостоятельно выжил на Суркарисе. И ты сейчас не на прогулке в своем милом куатском парке, так что шевели шебсом, ты, ленивый маленький нибрал.

Это было нечестно; жизнь вообще не была честной. Родители Фалина были мертвы и он ненавидел мир. Он не знал — ненавидит ли он Мунина Скирату, но если бы он мог убить его прямо сейчас, он так и сделал бы. Ему мешала лишь усталость. Он хотел было потянуться за ножом, который он снял с мертвого тела его отца, но вспомнил что папа умер и не проснется, как бы отчаянно он ни пытался его разбудить, а сам он упадет в грязь, если не будет поддерживать себя обеими руками.

— Ты можешь это сделать, если захочешь. — рявкнул Мунин. — Но ты не хочешь, и потому ты нибрал. Знаешь что такое нибрал? Неудачник. Бесполезный груз. Обуза. Встать!

Фалин хотел лишь одного — доказать, что он не ленив и не глуп. Отец никогда не называл его глупцом. И мать тоже; они любили его и заботились о нем, а теперь они ушли навеки. Он с трудом сел, потом поднялся и шатаясь, заковылял, пытаясь перейти на бег.

— Вот это уже кое–что. — Мунин неторопливо шел рядом. — Давай. Шевелись.

Фалин уже не чувствовал под собой ног. Он бежал так долго, что они его больше не слушались; он пытался бежать, но никак не мог попасть в ритм и шел спотыкающимися шажками. Его легкие молили о пощаде. Но он не собирался останавливаться и быть нибралом. Он не желает быть таким.