Решетка - [2]

— А я надеялся, что сразу.

— Кому как повезет, — умудренно сообщил сосед. — Молодым, конечно, проще. У них мозг еще свежий, его легче включить. А у нас, стариков, все сложнее. Тут еще вопрос, кто у решетки попадется. Если припечет враз, то никакого эффекта. Только пережжешься весь. Решетку-то ведь надо разогревать постепенно, чтобы боль входила капелька за капелькой.

Парнишка косился на соседа уже с неподдельным ужасом и под конец вскочил, готовый бежать. Но тут явился служитель, вручил каждому по жестяному жетончику с номером и записал всех троих в толстую обтрепанную книгу. После чего, смазав лоб всем троим какой-то темной, остро пахнущей краской, выпустил во двор, ничего не объясняя.

— У тебя какой номер? — спросил человек с бородкой. — Седьмой? Это крайний домик справа. Ну, а мне налево, — он хлопнул Говера по плечу и бодро зашагал по тропинке.

А Говер стоял и не двигался. Может, не ходить? И вообще, почему он приперся сюда? Ну, не может слышать мысли, не понимает древних вед, и таблицы мудрости для него ничто — так, пластинки серого металла, испещренные значками. Ну, тоскует его душа по ночам и рвется куда-то. И сердце стесняется, будто хочет выпрыгнуть. Ну и что? Хочется полета. До слез хочется полета.

Говер очнулся перед низеньким, в один этаж домиком с односкатной крышей — ноги сами принесли его сюда. Он отворил дверь и очутился в крошечном предбаннике. Здесь пахло водой, мылом и палой листвою. Узкая дощатая дверь, ведущая внутрь, приотворилась, выглянула лохматая голова.

— Раздевайся, — последовал краткий, никак не объясненный приказ, и голова скрылась.

Говер подчинился. В предбаннике было холодно, а пол под босыми ногами казался склизким. Говер огладил руками худые плечи, пытаясь унять дрожь. Он вдруг понял, что тело его очень слабое и может не выдержать. С сомнением потрогал пальцами бока, худые колени. Да, тело слабое. А дух? Внутри противно заныло. Дух тоже наверное не на высоте.

— Ну, готовы?

Открыватель вышел. Невысокий, коренастый, весь кривоватый, будто с одной стороны его стянули веревкой. Огромный грязный передник доходил ему до щикотолок. В руках открыватель держал темный бурдюк с наконечником.

— А это еще зачем? — спросил Говер внезапно обсохшими губами.

— Клистир, вот что это, — зло объяснил открыватель. — А то обделаешься там у меня на решетке. И помочиться не забудь.

Говер весь залился краской, как девчонка — покраснели даже шея и худые плечи. Он готовился к мучениям и возвышенному. Готовился к иной жизни в Храме Мыслящих. А здесь что-то мелкое, дрянное, унизительное.

— Не буду я, — пробормотал Говер, упираясь взглядом в липкий пол под ногами.

— А не будешь, так катись, — легко согласился открыватель. — Я с тобой возиться не намерен, — и двинулся обратно, к внутренней двери.

Говер растерялся. Что же делать? Уйти? А как же мозг? Так и останется бесформенной кашей? Всю жизнь простоять перед глухой стеной, когда можно было войти в Удивительные Ворота. Ведь можно было…

— Ладно! — выкрикнул он и махнул рукой, сдаваясь.

— То-то же. Недотрога. Думает, что мне в радость ему в задницу трубку пихать, — бормотал открыватель.

После «процедуры» Говер наконец вошел в главную комнату. Помещеньице в два окна, до тесноты заставленное. В центре располагалась огромная частая решетка. На ней вполне могли улечься не один человек, а сразу трое. Главный инструмент включения мозга. Примитивный и гениальный одновременно. От решетки тянулись длинные толстые провода и терялись где-то в недрах высокого железного шкапа с кривоватыми дверцами, одна из которых сильно прокоптилась. Был еще стол и стул у окна, еще один шкапчик, маленький, деревянный, с одною дверцею, по верху которого стояли в ряд бутылки с желтой жидкостью, и возле которого в углу буднично прикорнули два или три колпака, утыканные шипами. Колпаки слегка даже припылились, видно за ненадобностью ими пользовались редко.

Открыватель слегка подтолкнул Говера к решетке. Тот поспешно вскарабкался и лег, послушно раскинув руки. Открыватель, пыхтя, накинул на кисти рук и щиколотки ременные петли. Затем отошел к шкапу и принялся крутить какие-то ручки. Говер закрыл глаза.

«Надо сосредоточиться, — приказал он сам себе. — Чтобы все капли страдания, все толчки боли не пропали даром, чтобы все ушло в мозг, и мозг ожил. Чтобы…»

Боль была пронзительной и острой. Тело подбросило вверх и выгнуло дугой. Говер услышал дикий и как будто далекий крик — и не сразу понял, что кричит он.

— Медленнее, ты что!

Новый удар боли. Комната медленно повернулась вокруг оси, окно повисло под углом, и стало расплываться.

— Мучитель, — прохрипел Говер.

— Заткнись, — отозвался открыватель. — Будешь верещать, еще хуже сделаю.

Он сел у окна, достал стакан и тарелку, прикрытую тряпицей. Принялся есть.

— Мозг, включайся, мозг, включайся, — шептал Говер.

Боль не утихала, она волнами пронизывала тело, не давая роздыха. Боль проникала в мозг, и мозг уже ни о чем не мог думать, только о боли. Казалось, это длилось вечность.

* * *

Говер сидел в приемной Мыслящих, огромной зале с окнами до пола. Сам пол, блестящий, как зеркало, отражал плафон потолка с причудливым орнаментом. Говер был по-прежнему голым, только на плечи ему накинули какую-то задубевшую от крови и грязи тряпку, да разрешили надеть башмаки на босу ногу. Говер сидел на скамье, поджав под себя ноги, и старался поправить тряпку так, чтобы она не касалась обожженной спины.