Requiem - [19]

...Но если верен тот дерзкий вывод, согласно которому атомарная организация всего наделенного душой диктуется необходимостью исчерпания поиска добра, то что же: неизреченность Слова так до самого конца речения (а значит, до самого "конца времен") и таит в себе возможность несовершенства того, в чем Оно воплощается?

А можно ли сегодня утверждать совершенство человека? Ведь если назначение каждого из нас состоит в том, чтобы в конце концов слиться с Богом, то едва ли могут исчерпать его редкие вспышки того свыше даруемого нам чувства, в котором только и достигается абсолютное единение с Ним? Кроме содеянного любовью едва ли не за каждым из нас остается еще и то, что оставляет по себе вечные муки совести. О полном же совершенстве (может ли совершенство быть не полным?) допустимо говорить только после того, как душа человека заливает сплошным сиянием любви все, что когда-то разделяло собой редкие эти озарения. Совершенство достигается не там, где все помыслы человека полностью избавляются от зла, но лишь тогда, когда даже полная ретроспектива всего вершимого нами (каждым из нас!) начинает определяться только одним - совестью и любовью.

Мы относим достижение идеала к какому-то неопределенному будущему. Но находящееся в плену собственных представлений о линейной структуре времени, какой еще выход может найти наше взыскующее его сознание? Казалось бы, об этом же говорит и Библия: Его явление праотцам, заключение завета с избранным народом, познание пророков, служение Христа, деяния апостолов... - весь этот из далекого прошлого набирающий силу процесс устремлен именно в будущее. Но не является ли и эта последовательность данью собственной природе священнописателя? Только ли будущее может стать конечным оправданием всего неправедно творившегося вчера и вершимого нами сегодня? Ведь если Ему одинаково дороги все и если именно ради всех приносит Он в жертву своего Сына, совершенство человека не может достигаться лишь какими-то избранными поколениями в какой-то далекой временной перспективе. Если Ему куда дороже то, что обретается человеком в борьбе с самим собой, то и обретение искомого согласия со своей совестью нами, творящими зло сегодня, должно быть столь же безусловным, сколь и спасение тех. Да и opnbhdhlne в будущем совершенство тех счастливых поколений, которые призваны сменить нас, - это отнюдь не блаженное неведение самой возможности существования зла, но все то же вечное исправление каждым самого себя. Истина бытия не обретается скопом: дарование личной свободы каждому означает, что каждый обязан искать и находить ее сам. Чужой нравственный опыт - будь то пример живущих рядом, или опыт предшествующих поколений - едва ли в состоянии помочь хотя бы одному. Поэтому всеобщее равенство всех перед Ним означает, что абсолютно одинаковый шанс на полное познание добра имеют все - даже разделенные миллионолетиями! поколения. А значит, одинаковый шанс на полное избавление от зла должен дароваться не только тем, кто призван сменить нас, но и нам, каждому из нас. А значит, исцеление совести должно дароваться даже тем, кто обрек на крестные муки нашего Спасителя.

Достижение совершенства немыслимо без возвращения каждого ко всему когда-то содеянному им. Возвращение в свое прошлое - вот ключевое слово нравственного поиска человека. Но вот вопрос: если оно и в самом деле неизбежно, то где реальные его следы? Впрочем, может ли их отсутствие говорить о том, что его нет и в помине? Ведь весь опыт земного познания свидетельствует о том, что между нашей неспособностью до поры видеть что-то и утверждением его принципиальной невозможности простирается бездонная логическая пропасть, в которой в конечном счете гинет любой скепсис. Поэтому и отсутствие явственно различаемых следов может говорить, скорее, только о том, что наше возвращение вершится пусть и в действенной, но все же в какой-то иной, отличной от посюстороннего бытия форме.

Но ведь единственной осязаемой гранью, отделяющей нас от потусторонности, является смерть... Так что же, и смерть благо?!

Возвращение - вот ключевое слово. Ведь если истина в одинаковой мере принадлежит и прошлому и будущему, то и спасение каждого наделенного душой атома состоит отнюдь не в посмертном подвиге вечного покаяния его освободившейся от плоти души. Если и в самом деле не завершено Дело, то и там, за ее гранью все еще продолжает звучать Его Слово, а значит продолжается и вечный труд каждого из нас. Но может ли быть этот простирающийся в вечность труд безразличен к уже истекшей земной нашей жизни? Ведь именно дела смертного земного человека судит Господь, ради спасения земного смертного человека посылает Он на крестные муки Своего Сына, а значит и вечный суд нашей совести - Его голос в душе каждого - обязан иметь своей целью воссоздание нравственной гармонии не где-то там, в далекой временной перспективе, что смыкается с самым "концом времен", но в уже свершившемся земном нашем бытии. Ведь если даже земной суд ставит своей целью не столько возмездие, сколько исправление, ведь если даже смысл земного прощения состоит вовсе не в забвении причиненного зла, но в нравственном обращении злодея, то Небесному суду тем более чужда расправа, небесное прощение тем более не сводимо к простому забвению содеянного и Судьей и подсудимым. И значит, там, за гранью смерти должно начинаться не бесконечное воздаяние и не стирание памяти обо всем пережитом здесь, но вечное возвращение к тому, что составляет никогда не проходящую боль нашей совести, для действенного его исправления. И если именно смерть отделяет нас от возможности исправить содеянное, значит, именно ее счастливый дар ниспосылает нам возможность уже не механического подавления когда-то принесенного зла простым количественным нагромождением последующей ли благотворительности, или onqkeds~yecn же покаяния, но полного пересоздания нравственной природы всего когда-то причиненного нами именно по эту сторону вечности...