Репортажи с переднего края - [3]
Еще не время отправляться на ленч к Сюре. Поэтому я вышел из греческой кофейни «Манцавинато» и по одной из самых фешенебельных улиц Галаца под названием Домнеаска отправился к заливу, до которого примерно полтора километра. На улице Брашиовени окна вибрируют от пронзительного грохота трамвайных колес. Мимо в клубах пыли проносится экипаж извозчика-скопца, в который запряжена пара шумно дышащих ухоженных лошадей. Сам кучер-скопец сидел на своей скамеечке, щеголяя в длинных одеждах. У него вытянутое лицо евнуха с мягкими чертами, очень худое какой-то дряблой, обвисшей худобой. Стаи собак и ватаги детей гоняют друг друга с одной стороны улицы на другую. Посмотрев вверх, я обнаружил, что надписи на магазинах выполнены на еврейском, армянском, турецком, греческом и румынском языках. Наконец я оказался на улице, что ведет к заливу.
Дунай после дождей вышел из берегов, вверх и вниз на воде качаются массивные фонари, привязанные вдоль причалов. Улица, проходящая вокруг гавани, представляет собой нечто вроде бесконечного ряда низких домиков, наполовину разрушенных землетрясением и теперь укрепленных с помощью балок. Самые роскошные жилища построены из кирпича. Остальные – из земли, смешанной с известью. И самые бедные – из соломы, смешанной с глиной. На улице прохожему обязательно встретится несколько мрачных складов с широко распахнутыми дверями, за которыми видны огромные ряды стеллажей с бочками, где хранятся деготь, перец, хальканит, сушеная рыба, изюм и разнообразные специи. Эта оживленная торговля импортным товаром монополизирована греками. Стройные и загорелые или, наоборот, полные и очень бледные, они стоят в дверях своих магазинов, скрестив руки на груди, с прилипшими к нижней губе сигаретами. С тусклыми глазами с нависшими над ними густыми черными бровями и длинными орлиными носами с подрагивающими красными ноздрями. Именно носы придают этим лицам цвета каракатицы хоть какое-то подобие жизни и утонченности, которое в остальном совершенно отсутствует в этих людях.
Суета царит во всем Бадалане, как называется район вокруг гавани. На берегу реки толпятся солдаты. Группа военнослужащих территориальных войск разгружает с какого-то парохода скот, тюки сена, мешки с зерном и вязанки дров. Солдаты пожилые, с сединой в волосах. Они поспешно снуют между лихтером и причалом друг за другом, похожие на желтых насекомых. Несколько женщин с зелеными, желтыми и красными солнечными зонтами сидят на палубе лихтера, поедая сласти. Это жены капитанов, штурманов и владельцев судов.
На берегу, возле загона для скота, другая группа солдат занята приготовлением пищи. Это молодежь. Работая, они балуются и смеются. Кто-то чистит лук и чеснок, кто-то кидает в котелок фасоль, кто-то мажет большую сковороду лярдом, кто-то чистит картошку, кто-то режет на кусочки мясо, чтобы начать его готовить. В котелках кипит фасолевый суп. За всей этой процедурой наблюдает капитан, который время от времени поворачивает голову и лениво скользит взглядом по заливу, смотрит на женщин на палубах пароходов, на скот, на русский берег озера, за которым возвышается литейный завод «Титан-Надраг-Калан», охраняемый часовыми с примкнутыми к винтовкам штыками.
Широкие приземистые трубы завода извергают огромные облака черного дыма, который стелется над заливом, над домами, солдатами, животными и лихтерами. Временами создается впечатление, что причалы горят, что весь район Бадалан объят пламенем. Видно, как солдаты бегут за скотиной, как они гонят перед собой хлыстами лошадей. Непрерывно гудит товарный поезд, маневрируя перед станцией, которую тоже не пощадило землетрясение. В районе Бадалана все окрашено в синий цвет: окна, жалюзи, двери, балконы, перила, вывески магазинов и даже фасады домов. Здесь, на берегу этой мутной, почти белой реки, почему-то все заставляет вспоминать о море.
У бункеров за заводом неподвижно стоит группа солдат и рабочих. Они пожирают глазами манифест, который расклейщик афиш только что приклеил на стену. Это заявление правительства о том, что Хория Сима и другие лидеры легионеров[5] приговорены к принудительным работам. Люди стоят, замерев, около манифеста, будто разглядывают картину. Мне в голову приходит мысль, что, возможно, они не умеют читать. Затем вдруг кто-то из солдат засмеялся, и все стали переговариваться между собой. Они обсуждали цену, которую правительство назначило за реквизированный скот, говорили о надвигающейся войне. Пока я иду обратно к гостинице, с озера Братеш поднимаются черные тучи, огромное темное пятно, которое заслоняет небо над рекой, над заливом и над городом. Пятно оказывается огромной стаей ворон. Птицы-могильщики печально каркают с крыш. Я иду обратно по улице Брашиовени.
Вдруг что-то падает с неба прямо на мостовую, в толпу пешеходов. Никто не останавливается и не оглядывается по сторонам. Я наклоняюсь над предметом, чтобы осмотреть его. Это кусок плоти, который ворона выронила из клюва.
Глава 2
Красная война
Яссы, 22 июня
Война против Советской России началась сегодня на рассвете. Впервые за последние два месяца я слышал звук артиллерийской канонады. (В прошлый раз это было в апреле под стенами Белграда.) Посреди этих обширных полей пшеницы и бесконечных «лесов» подсолнечника я снова вижу войну с ее беспощадной стальной поступью. Она в грохоте металла машин, в непрекращающемся монотонном вое тысяч двигателей («Хоннегер», «Хиндемит»). Снова запах людей и лошадей отступает перед всепоглощающим зловонием бензина. (Вчера, когда я ехал на северо-запад вдоль советской границы из Галаца в Яссы вдоль реки Прут, то наталкивался на команды упрямых непробиваемых фельджандармов, стоявших на каждом перекрестке, вооруженных своими красно-белыми регулировочными жезлами, с медными горжетами на шеях.)
