Репетитор - [6]

Молчание. Наконец Скотт заговорил:

— Значит, у Сэма девяносто девять процентов?

— Совершенно верно. Гарвард, Браун, Уильямс — все эти университеты будут стоять в очереди, лишь бы заполучить Сэма.

В этот момент Том вошел в офис. Увидев, что Скотт все еще говорит по телефону, брат приподнял брови и выразительно посмотрел на часы.

— Мне пора, — сказал Скотт в трубку.

В школе было много такого, что Руби не любила, но хуже всего была «Сумасшедшая Минутка».

— Отлично, — сказала мисс Фреленг, впуская учеников в класс. — Вот и настало время «Сумасшедшей Минутки».

Можно подумать, что это что-то приятное, как, например, поход в цирк или на пляж. Мисс Фреленг раздала задания, каждый получил лист бумаги с задачками на умножение.

— Приготовились… — Мисс Фреленг достала свой дурацкий секундомер. — Три, два, один… начали!

Руби посмотрела на задание. Первый вопрос: тридцать семь умножить на девяносто два. Иисус на костылях! Семь умножить на два будет… — Руби нравилось выражение «Иисус на костылях», хотя она не совсем понимала, что оно точно означает, — четырнадцать, пишем четыре и один в уме. Семь умножить на девять будет… пятьдесят шесть? Никак не вспомнить. Шестьдесят три! Точно! Плюс один — получается четыре. Оставляем место. Три умножить на два будет… Было еще дерьмо на палочке. Это выражение тоже нравилось Руби. Рука двигалась вдоль примеров, самостоятельно разбираясь с заданиями.

Восемь умножить на семь. Вот здесь как раз будет пятьдесят шесть. Пишем шесть, в уме… Костыль, он ведь немного похож на крест, а Иисус умер на кресте. Еще она не любила, когда, сидя в гостиной и листая альбомы по искусству, она внезапно открывала страницу с репродукцией распятия. Руби была готова поспорить на что угодно, что костыль означает «крест» или что раньше люди говорили «на кресте». И терновый венец. Она почувствовала, как кожу головы начало покалывать. А в это время ее рука продолжала писать. Шесть на девять получается пятьдесят…

— Класс, время вышло. Отложите карандаши.

Шесть. Пишем шесть, пять в уме.

— Все немедленно положили карандаши.

Не шесть. Четыре. Пятьдесят четыре. Почему, черт возьми…

— Когда я говорю «все», я имею в виду и Руби.

Руби положила карандаш и подсчитала, сколько примеров решила. Восемь.

— Теперь поменяйтесь своими работами с соседями по парте, для проверки.

Руби поменялась листочками с соседкой и увидела, что Аманда решила все примеры, все до единого. Аманда дружески улыбнулась, зубы у нее были большими, белыми и, естественно, чертовски совершенными.

— Ответ на первое задание…

А тот человек, который надел терновый венец Христу на голову, — как получилось, что он не поранил ладони о шипы? Если они были такими же острыми, как у шиповника в лесу… Были ли у него перчатки? Вообще-то в таком климате не носят перчатки — они ведь были в пустыне, верно? Но разве гладиаторы не носили… Руби подняла голову и увидела, что мисс Фреленг смотрит прямо на нее.

— Все готовы ко второму примеру?

Руби посмотрела на работу Аманды. Первый пример: тридцать семь умножить на девяносто два. Что мисс Фреленг только что сказала? Руби не могла вспомнить число, но ответ Аманды показался ей неправильным, по крайней мере, у самой Руби определенно получилось другое число. Она поставила крестик рядом с примером и стала ждать ответа на второй пример, намереваясь в этот раз ничего не пропустить.

— Что будете пить, парни?

Над стойкой возвышалось как минимум пятьдесят кранов, к каждому была прикреплена табличка с названием сорта пива. Это было самое крутое место из всех, где Брэндон когда-либо бывал. Длинная барная стойка из какого-то матового металла была крутой, музыка была крутой, люди, сидящие вокруг и играющие в пул, были крутыми, барменша была крутой, татуировка на правой щеке барменши — ее точный портрет — была крутой.

Брэндон указал на ближайший кран. Барменша налила пиво в стакан. Ее руки были обнажены, и было видно, какие они мускулистые. Самые крутые женские руки, какие Брэндон когда-либо видел. Пиво оказалось черно-коричневым, совсем не похожим на пиво, которое Брэндон видел раньше. Он сделал глоток. Вкус был ужасным.

— Ты что, любишь портер? — спросил его Дэви, который заказал что-то более похожее на нормальное пиво.

— Очень даже неплохо. — Брэндон отпил еще глоток. Вкус определенно не стал лучше.

— Пять баксов.

— В этот раз плачу я. — Брэндон протянул бумажку в десять долларов.

— Все вместе — девять пятьдесят. — Барменша спрятала банкноту и выложила на стойку два четвертака.

Брэндон скопировал жест, который видел в одном из фильмов, означающий, что она может оставить сдачу себе.

— Спасибо, — сказала барменша.

Во второй раз Брэндон опять заказал портер просто для того, чтобы показать, как ему нравился портер, — теперь Дэви предъявил карту, — но в третьем круге он заказал то же, что пил Дэви. Брэндон хотел пошутить, но сдержался, не уверенный, что шутка придется к месту.

Дэви оглядел помещение бара, улыбнулся высокой девушке с огромной копной светлых волос, и девушка улыбнулась ему в ответ. Когда Дэви отвернулся, Брэндон тоже попробовал ей улыбнуться и получил ответную улыбку. Может, даже более дружелюбную.