Ренуар - [29]

Я знаю, что художественные критики упрекают Веласкеса за слишком легкое письмо. Какое, наоборот, прекраснейшее свидетельство того, что Веласкес вполне владел своим ремеслом! Только владея ремеслом, можно дать впечатление, что вещь сделана в один прием. Но, если говорить серьезно, какая изысканность в этой живописи, такой легкой на первый взгляд!

А как он умел пользоваться черной краской! Чем дальше, тем больше я люблю черную краску. Ищешь, ищешь, напрягаешься, наконец какая-нибудь черная точка, и — как это прекрасно!

В ложе Парижской оперы

Я. — По поводу черной: тридцать лет назад, когда Эмиль Бернар занимался у Кормона^[48] в Академии художеств, маэстро сказал ему: «Как, у вас на палитре нет черной краски? Вы составляете черную из синей и красной? Я не могу вас терпеть в моей мастерской, так как вы будете разлагающе влиять на ваших товарищей!»

Но вот теперь, совсем недавно, один молодой художник, который получил первые уроки у Эмиля Бернара, изменившего с тех пор под влиянием Сезанна свое мнение о черной, отправился учиться у Кормона. Обходя работы учеников, Кормон остановился перед новичком: «Это что еще за грязь на вашей палитре? Разве вы не знаете, что черная краска — не цвет?.. и что в настоящее время установлено, что черный цвет надо составлять из красной и синей?..»

Но, мосье Ренуар, вы остановились на воспоминаниях о Мадридском музее. Какие Веласкесы вам понравились больше других?

Ренуар. — Черт возьми, мне было бы очень трудно сделать выбор среди такого великолепия! Живопись этих картин — божественна! Пользуясь только лессировками черного и белого, Веласкес находит средство изобразить богатое тяжелое шитье… А «Ткачихи»! Я ничего не знаю прекраснее. Фон этой картины писан бриллиантами и золотом! Кажется, Шарль Блан сказал, что Веласкес был слишком прозаичен, без полета? Вечно эта необходимость искать философию в живописи! Перед шедевром я наслаждаюсь, и с меня этого достаточно! Это профессора находят недостатки у мастеров. Но, может быть, эти недостатки даже необходимы. У рафаэлевского «Архангела Михаила» бедро длиной в километр! А может быть, иначе было бы не так хорошо! И даже сам Микеланджело, признанный анатомист! Я все боялся, не слишком ли расставлены груди у моей «Венеры», и вдруг мне попадается на глаза фотография «Авроры» с гробницы Юлия Медичи. Я мог убедиться, что сам Микеланджело не побоялся сделать еще большее расстояние между грудями. А посмотрите на «Брак в Кане»… Если бы в этой картине все было построено по правилам перспективы с совсем маленькими фигурками на фоне, — она была бы пуста; и если она так парадна и насыщена, так это потому, что персонажи заднего плана так же крупны, как и переднего. И даже паркет не уходит по правилам: может быть, поэтому-то она так хороша!..

Еще одно, что меня восхищает в Веласкесе: его картины дышат радостью, которую художник ощущал, работая над ними. Для живописца недостаточно быть ловким ремесленником; в картине должна сказаться любовь, с которой он обрабатывает свой холст. Этого недоставало Ван Гогу. Говорят: «Какой живописец!» Но его холст не обласкан влюбленной кистью… И потом, все это немножко экзотично… Но попробуйте-ка объяснить этим типам, которые способны так ловко «отбрить» вас в вопросах искусства, что сверх ремесла в искусстве необходимо еще нечто, секрет чего не откроет никакой профессор… тонкость, очарование… а это надо иметь в себе самом.

Посмотрите, как Веласкес пишет придворных испанского короля! Все это были, вероятно, обыкновенные, посредственные люди. А какое он им придал величественное достоинство! Это достоинство самого Веласкеса… А его картина «Копья»! Не говоря уже о качестве живописи, как восхитителен жест победителя! У другого он вышел бы напыщенным… Я проводил все время перед этой картиной, то приближаясь, то удаляясь… А эти лошади — их хочется обнять!

Лягушатник. 1879

И даже изображая персонажи такими, каковы они есть, художник, обладающий темпераментом живописца, может доставить своей живописью бесконечное удовольствие. Когда рассматриваешь «Королевское семейство» Гойи — картину, ради которой одной стоит съездить в Мадрид, впечатление не исчерпывается тем, что король похож на колбасника, а королева кажется выскочившей из винного погреба, чтобы не сказать похуже… Но королева — вся в бриллиантах! Никто не сумел написать бриллианты лучше Гойи! А маленькие атласные туфельки королевы!

В Испании в маленькой церкви есть плафон Гойи, изображающий людей, глядящих вниз. Видя, как я поражен этой вещью, гид рассказал мне, что «один знаменитый художник из Парижа» (Жюль Ш.), некоторое время рассматривавший церковь, поднял затем голову вверх, увидел плафон, пожал плечами и вышел вон из церкви.

После завтрака. 1879

Оранжерея

Я. — Вы не рассказали мне о Тицианах Мадридского музея.

Ренуар. — Тициан!!! Все за него; прежде всего непостижимость… глубина… Рубенс рядом кажется внешним, поверхностным… Кираса Филиппа II написана так, что хочется посмотреться в нее, но в то же время это вовсе не какой-нибудь тромплейль^[49]. А потом — тела… «Венера и органист» — сияние этого тела соблазняет потрогать его! Как чувствуется перед этой картиной вся радость живописи Тициана… Когда я вижу у живописца страстное наслаждение процессом живописи, я заражаюсь сам его радостью. Я положительно прожил вторую жизнь в наслаждении, которым я заражаюсь при виде шедевра!