Ренн-ле-Шато и тайна проклятого золота - [11]

В Ренн-ле-Бен не меньше загадок, чем в Ренн-ле-Шато. «Бен-ле-Ренн», как порой его называют, появился в эпоху романизации Галлии: иными словами, римляне благоустроили это место, однако первые его обитатели появились еще во времена галлов. Не забудем и об игре слов: «Bains de Rennes» по звучанию напоминает «Bains de la Reine» («Ванна королевы»). Местные легенды утверждают, что в этих местах жила Бланка Кастильская, мать Людовика Святого, утаившая — или, наоборот, нашедшая, согласно многим версиям! — некое сокровище или секретные документы. Как видно, хранить всевозможные тайны и сокровища написано у Реннов на роду. Стоит прибавить, что природа этого региона не менее таинственна, чем затерянные в его Корбьерах деревеньки: дикая и в то же время утонченная, она как нельзя лучше подходит к этому краю мира, где в знойную пору, как говаривал Рабле, стоит запастись погребком, наполненным слегка забродившим винцом.

Однако что говорить о далеком прошлом! Мистическая аура Ренн-ле-Бен не померкла и в нынешнее время, отчасти из-за аббата Буде, местного кюре, бывшего священником почти в одно время с аббатом Соньером, служившим неподалеку от него. Аббат Буде — еще один незаурядный человек, чья роль в «деле Ренн-ле-Шато» была, пожалуй, еще более темной, чем роль его собрата, расположившегося «этажом выше», на плато. Анри Буде слыл писателем, историком, специалистом по истории первобытного общества и даже лингвистом. Последнее качество документально подтверждено: в бытность свою аббат опубликовал книгу «Истинный кельтский язык», в которой он попытался его реконструировать, взяв за основу английский язык — и заодно поведав о несуществующем кромлехе, окружающем, согласно автору, весь этот регион… Довольно необычный способ доказательства лингвистических теорий. Мне удалось ознакомиться с несколькими фрагментами «Истинного кельтского языка». Порой мне приходилось прерывать чтение: на меня нападал безумный смех. Думаю, во время первой публикации этого произведения (нераспроданного, но разосланного по библиотекам ученых обществ и местных эрудитов) лингвистические измышления аббата Буде никто не принимал всерьез. Интерес к его книге возник лишь тогда, когда начался новый виток «дела Ренн-ле-Шато»: в продаже вновь замелькал «Истинный кельтский язык», переизданный и снабженный предисловием, по буйству фантазии не уступающим самой книге. И все же… Обилие нелепых идей на страницах произведения, написанного человеком, который отнюдь не был глупцом, наталкивает на размышления. Что мог таить в себе этот «Истинный кельтский язык»?

Конечно, мы побывали в приходской церкви Ренн-ле-Бен. Это сумрачное здание, зажатое в стенах старого центра, настоящее святилище, предназначенное для молитв и размышлений, несмотря на курьезную картину, весьма радующую любителей тайн (или наводящую на них тоску). В храме царил полумрак. Мне показалось, что в его стенах, как в утробе матери, человек защищен от любого злого воздействия или умысла. Это тихая гавань, столь необходимая нам во время скитаний, утомляющих зрение и разум. Храм Ренн-ле-Бен нельзя назвать шедевром соборной архитектуры, но, к счастью, он дошел до нас в своей первозданной красоте: аббат Буде, занятый интеллектуальными изысканиями, не внес каких-либо изменений в его внутреннее или внешнее убранство.

Однако кладбище Ренн-ле-Бен вернуло меня с неба на землю. Покойники, как известно, — существа довольно мирные, но место их мирного сна почему-то никогда не давало покоя их живым собратьям, особенно если кладбище находилось в центре деревни. Нет, речь идет вовсе не о привидениях или духах: историями о фантастическом мире призраков изобилует любая фольклорная традиция. Я говорю о реальном факте: почему на кладбище Ренн-ле-Бен сохранились две могилы одного и того же человека? Объяснить эту аномалию пытались не единожды. Поскольку надпись на плите гласила, что вышеупомянутый господин «жил, творя добро», было высказано предположение, что он являлся членом какого-либо тайного общества, подобного розенкрейцеровскому. Но так ли это на самом деле? Что может скрываться за столь странной особенностью этого кладбища? Каждый волен найти этому свое объяснение.

Есть точки, в которых противоположные аспекты действительности перестают ощущаться таковыми — об этом писал еще Андре Бретон в «Манифесте сюрреализма». С подобным утверждением сложно согласиться, поскольку в нашем понимании на этом фундаментальном противоречии, на этой извечной битве Архангела света с Драконом тьмы зиждется само бытие. Думаю, первый визит в оба Ренна доказал мне, что в реальности есть множество явлений, отступающих от нормы, и что человеческий разум не способен отличать реально существующее от того, чего нет на самом деле. Кладбище Ренн-ле-Бен было тому прекрасным примером, но дальше этого размышления я не пошел.

Первая попытка понять очарованную душу Разе оставила след на страницах моего исследования о Монсегюре. В то время мое воображение было покорено фантастической историей катаров, особенно той жестокостью, с которой наместник Бога на земле и капетингский монарх искореняли удивительное, прекрасное учение: мир обретет Свет лишь тогда, когда будут спасены все без исключения души. Как можно было объявить грехом желание помочь ближнему своему обрести спасение? Не было ли такое решение «умышленным неоказанием помощи в минуту в смертельной опасности?»