Рене по прозвищу Резвый - [7]

— Рене, ты не понимаешь, — покачал головой Жерар. — В завещании отца четко и до мелочей прописано, кто, сколько, когда и при каких условиях должен получить. Кстати, по этому завещанию ты тоже получаешь вполне приличную сумму, так же как и твоя семинария и твой будущий приход, в котором ты будешь служить. Отец все продумал. Неужели ты собираешься нарушить его последнюю волю? Я понимаю, ты уже нарушил его волю, когда сбежал из семинарии, но последняя воля, разве это не свято?

Дело было серьезнее, чем предполагал Рене. Однако поводов для отчаяния он не видел. Даже если ему не суждено стать бароном и остаться простым, не слишком богатым дворянином, это все равно лучше, чем быть священником.

— Жерар, дорогой, — ласково улыбнулся он брату, — это ты кое-чего не понимаешь. Завещание — кстати, я хотел бы его посмотреть, — это еще не все. Если ты не уступишь добровольно, я пойду в суд. А судья у нас, как тебе известно, наш троюродный дядя Бернар, который, как тебе тоже должно быть известно, в пух и прах рассорился с отцом, когда меня отправили в семинарию. Право первородства для него не пустое слово. Как думаешь, какое решение он примет? И поддержат ли это решение наши соседи?

Рене знал, о чем говорил. И закон, и вековой обычай гласили одно — наследником основного состояния всегда становился старший сын, и, чтобы лишить его этого, нужна была очень серьезная причина. Остальные сыновья, как правило, получали гораздо меньше, иногда просто крохи по сравнению со старшим, и именно они шли в священники или военные, чтобы хоть как-то заработать себе на жизнь. Поэтому на отца так ополчились все родственники и соседи, когда он решил воплотить в жизнь свой нелепый обет. Право первородства — это было по-настоящему серьезно.

Кроме того, у судьи де Бюссона, с которым Рене много общался и привык называть дядей Бернаром, были и другие причины для ссоры с троюродным братом, кроме первородства. У него была единственная дочь по имени Селеста, которую он очень хотел видеть женой Рене и хозяйкой Гранси. Все стороны, включая жениха и невесту, были согласны. И хотя свадьба планировалась только когда жених и невеста войдут в возраст, помолвка уже состоялась, а кроме того, был назван размер приданого и даже обговорено количество серебряных сервизов, которые будут подарены молодым. И вдруг отец одним махом все разрушил. Поэтому Рене точно знал, чью сторону займет его будущий тесть, если ему доведется решать это дело в суде.

— Хорошо, давай не будем спорить, — поднял руки Жерар, как бы признавая поражение. — Ты устал с дороги и, как я вижу, голоден, так что давай отложим все на завтра. А сегодня можно и выпить за твое возвращение. Знаешь, несмотря ни на что, я все-таки рад тебя видеть. Погоди-ка, я принесу вино.

Рене тоже не видел причин для спора. Какой смысл спорить, если он прав? И он тоже был настолько счастлив от того, что находится дома, что даже рад был видеть Жерара. Так отчего же не выпить, если все так рады?

Жерар действительно скоро принес несколько бутылок прекрасного вина, и постепенно все разногласия отошли на второй план. Все было вновь как в детстве, когда все споры и потасовки заканчивались быстрым примирением, а ночные посиделки за кухонным столом казались верхом ребячьего счастья. Малышу Луи, разумеется, много не наливали и вскоре отправили спать, несмотря на возражения и нытье, а сами засиделись до первых петухов. А потом голова Рене вдруг как-то странно потяжелела, и он провалился во тьму.

Глава 2

Проснулся Рене от мерзкого ощущения, что какой-то идиот раскачивает его кровать. Его и так тошнило настолько сильно, что хотелось вывернуться наизнанку, а тут еще это. Рене едва успел осознать сам факт присутствия в организме тошноты, как его тут же вырвало. К счастью, он лежал на боку, иначе бы точно захлебнулся, потому что сил пошевелиться просто не было.

Тут же со всех сторон раздались ругань и возмущенные крики, от которых голова Рене взорвалась болью. Кажется, его ударили, но боль от удара не шла ни в какое сравнение с болью в голове, и Рене почти не заметил ее. Снова послышалась ругань, затем чья-то рука поднесла к губам Рене кружку с водой. Стуча зубами о край, он сделал несколько глотков. Потом его снова вырвало, и он опять провалился в небытие.

Во второй раз он пришел в себя тоже от качки. Голова все равно болела и тошнило, но уже не так сильно. Тупо вращая глазными яблоками под закрытыми веками, Рене силился сообразить, что же это с ним такое было. Ему и раньше случалось напиваться, но такого похмелья с ним не случалось ни разу. Да и ощущение качки все никак не проходило.

— Эй, парень! — Раздавшийся прямо над ухом голос так резанул болью, что Рене застонал. Но назойливый голос не отставал. — Эй, парень, ты живой?

Поняв, что отвертеться от общения не получится, Рене с трудом разлепил глаза. Над ним склонилась худая, давно не бритая длинноносая физиономия. Мужская.

— Ты кто? — прохрипел Рене.

— Я-то? — ухмыльнулась физиономия. — Я-то Жиль Перье, врач, а вот ты кто?

— Я — барон Рене де Гранси, — назвался Рене, кое-как поднимаясь и оглядывая то место, в котором оказался. Оно было совсем не тем, что он ожидал увидеть. — А где я?