Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь - [50]

Венька вдруг отвел рукой Алешу назад, за себя, и сам остановился — шагов пять было до парня с челкой.

— Может, сначала поговорим?

Вроде спокойно спросил, но Алеша по голосу понял: Венька напряжен до предела. Жидкие брови тощего парня дрогнули, такое начало драки не было предусмотрено.

— Если есть у тебя что — говори! Нам спешить некуда. — И он обернулся к своим дружкам. Те одобрительно загудели. Но уже следующие слова вовсе обескуражили его.

— Не верю, — резко сказал Венька.

— Что… не верю? — теперь уже брови парня взметнулись к челке.

— Не верю, что и вы подлецы.

— Ну, ты! — парень угрожающе придвинулся, кулаки выскользнули из карманов. Венька с облегчением отметил, что кулаки пустые — ни ножа, ни свинчатки. Он не сомневался, что, если одолеет парня, остальные разбегутся. А этого тощего с челкой он сумеет одолеть, у себя в поселке драться ему приходилось.

— Ну я! — уже с вызовом сказал он. — Кого защищаете?

— Своего! — с таким же вызовом ответили ему.

— А ты спросил бы его, за что плюхи получает. — Теперь тон у Веньки был почти мирный, что опять сбило с толку парня.

— А за что?

— Ты спроси, спроси. У нас на поселке за такие дела свои за милую душу, не посмотрят, накостыляют — не подличай!

Парень сдвинул кепчонку на затылок, лицо у него от растерянности поглупело, неожиданно он ухмыльнулся.

— Ты с фабрики, что ли? Корпусной?

— Но!

— А что он сделал?

— Сам скажет, если не совсем подонок. Спросишь — скажет.

— Спрошу, — кивнул парень, — обязательно спрошу. Сражение отменяется. Тебя как зовут? Давай руку.

Венька назвался, пожал протянутую руку.

— Меня Шурик, — сказал парень. — Как получилось-то, — стал он объяснять. — Подходит: «Выжига проходу не дает, всех колотит. Помоги, Шурик, ни за что пропадаю». А почему не помочь, раз человек просит? Хотел помочь. Но тебя увидел, сразу понял: тут что-то не то, брешет Микеря. Ну-ка, Микеря… — Парень с челкой оглянулся, воскликнул с удивлением: — Ух ты! Смотри-ко, удрал. Все понятно.

По дороге, сжатой колючей проволокой, быстро удалялась юркая фигурка: Вася Микерин не стал дожидаться конца разговора.

Алеша во все глаза смотрел на происходящее, был в восторге: никогда еще такого не приходилось видеть, вот Венька так Венька! Из какого трудного положения победителем вышел! А что? Правда — она всегда побеждает.

— Бывай, Веня! — Тощий Шурик еще раз сердечно пожал Венькину руку. — Буде заглянешь в Кучерской переулок, спросишь. Приму друга.

— Заходи и ты в поселок, — сдержанно отозвался Венька.

Вася Микерин больше не появлялся в мастерской. На расспросы ребят Максим Петрович сказал, что он взял документы из училища, решил поступить на завод учеником слесаря. Одного он не пояснил: не Вася приходил, забрала документы его мать, и по ее жалобе директор записал мастеру выговор.

3

Бедный Максим Петрович, мастер и воспитатель оравы непослушных, с большущим самомнением, не сделавших ничего еще полезного в жизни подростков! Ему работать бы надо, втолковывать, какими они хорошими должны стать, а он сегодня принимает гостя за гостем.

Сначала в мастерскую заявился сияющий от счастья Павлуша Барашков, не один — в сопровождении невысокого кругленького человека в диагоналевом с накладными карманами френче, и тоже с сияющей улыбкой на моложавом полном лице. Папа! Ученики рты разели: не каждому нынче доводится вот так, безмятежно, прогуливаться под руку с родным отцом.

Максим Петрович по-старомодному раскланялся со старшим Барашковым, а потом при дальнейшем разговоре стал скучнеть.

— Не надо, ничего не надо… Чего не бывает — учатся!

Старший Барашков решил возместить ущерб, нанесенный сыном. По практическому складу своего ума он считал, что все в этом мире взаимозаменяемо: предложил в счет расколотой уникальной плитки Иогансона пять пар кирзовых сапог — для поощрения лучших учеников. Деньги он не предлагал и почему именно пять пар — тоже не объяснил.

— Вас, может, смущает…. деликатность, конечно… Все будет проведено, все законно…

Максим Петрович бледнел, краснел, отводил глаза в сторону, как девица на выданье, только что не закрывался стыдливо рукавом пиджака. А когда за кругленьким Барашковым захлопнулась дверь, совсем сник и долго сидел на табуретке за своим столом, бессмысленно глядел в одну точку. «Да что же это?» — вопрошал он себя. Далекий от ловкачества, он был потрясен предложением представителя хозяйственного мира.

Тут его опять оторвали от размышлений.

— Максим Петрович! Максим Петрович! Там офицер с орденом Алешкой Карасевым интересуется.

В мастерскую стремительно вошел боевой сержант — светловолосый, крепкий, так и брызжет здоровьем; на широкой груди блестит серебром медаль «За отвагу».

— Мне бы Алексея Карасева. В вашей он группе?

Максим Петрович испуганно поднялся от стола. Плохо держали ноги.

— Натворил что-нибудь? — спросил слабо.

— Натворил! — радостно подтвердил сержант. Глаза его излучали живой огонь. — Еще как натворил! А вы мастер? Уверен, — заявил без обиняков, — вы хороший человек! У плохих воспитателей славные ребята не вырастают. Подскажите, где он?

— Погоди, погоди, — пытался что-то понять Максим Петрович. — Говори по порядку.