Рембрандт - [19]

Виченцо ухитрялся так обшить каймой низ камзола, что никто не обращал внимание на широкие бедра; так затянуть узел пояса, что скрадывались размеры живота; так перебросить шарф через жиреющую грудь, что она производила впечатление чего-то монументального.

Вот и сегодня, как всегда быстро приспособясь к непредвиденным обстоятельствам, Виченцо сразу сообразил, что госпожа ван Хорн не обычная посетительница, которую можно с небрежным видом впустить в мастерскую, где сын ее Алларт в обществе остальных пяти учеников потел у мольберта в лучах августовского солнца. Вместо этого он провел ее в приемную, предназначенную для важных и доверительных бесед, и потихоньку проскользнул в мастерскую, чтобы доложить хозяину о гостье. А когда Питер Ластман и Алларт уединились с ней в этой небольшой комнатке с занавесями, задернутыми для спасения от жары, слуга немедленно исчез в кухне — надо же побаловать гостью каким-нибудь утонченным знаком гостеприимства, чем-нибудь не слишком обыденным, но и не слишком нарочитым.

Дама с самого начала дала понять художнику, что она явилась не для того, чтобы жаловаться, задавать глупые вопросы или разыгрывать из себя заботливую мать, которая беспокоится об успехах сына на первом году учения.

— О, вы привели с собой мою мартышку! — насмешливо и спокойно взглянув на Алларта, воскликнула она. — Это уж лишнее — свидетель бог, я и так достаточно часто вижу сына. Я зашла только для того, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение.

Госпожа ван Хорн намекнула и на то, что это почтение выражено ею в осязаемой форме подарка — ее серо-голубые глаза многозначительно остановились на угловатом пакете, висевшем на резном подлокотнике кресла. Посещение ее в самом деле носило чисто светский характер — судя по ее виду, она не пожалела сил, чтобы выглядеть как можно привлекательней: тонкий стан стянут красивым серебристым шелком, хрупкие руки, стройная шея и прямые светлые волосы унизаны гранатами и жемчугом. Ее визит, продолжала она гортанным голосом, преследует одну цель — выразить полное ее удовлетворение: путешествие в Италию доставило ей и господину ван Хорну тем большую радость, что они были совершенно спокойны за сына — они ведь знают, как хорошо ему живется у нового учителя. У господина Ластмана, вероятно, отличный повар — Алларт заметно поправился и с презрением относится теперь к клецкам ван Хорнов. Даже ее муж, который настолько поглощен своими кораблями и торговлей, что не способен отличить картину де Кейзера от полотен Николаса Элиаса, — и тот замечает, что мальчик стал работать гораздо лучше.

Ластман слушал гостью, почти не вникая в смысл ее слов. Молодой Алларт встал рядом с матерью, и в туманно-золотом сиянии, струившемся сквозь занавеси песочного цвета, сходство между госпожой ван Хорн и ее сыном казалось еще более разительным, чем при полном свете. Обоим была свойственна одна и та же очаровательная и трогательная манера чуточку склонять голову набок, у обоих были одинаково безупречно белые продолговатые щеки, ясные глаза, светлые шелковистые волосы. Ван Хорны были изящны от природы, изящны в каждом своем жесте: семнадцатилетний Алларт и в темно-синей рабочей блузе оставался таким же юным кавалером, как в перьях и в бархате. Время от времени мать поглядывала на него, маскируя слегка насмешливой улыбкой подступающую к горлу нежность.

— С вашей стороны было большой любезностью взять его на свое попечение, — сказала она. — Ведь каждый новый ученик — настоящее для вас испытание.

Глядя на утонченного очаровательного юношу, Питер Ластман с тоской думал, что новизна — единственная приятная сторона его ремесла. Алларт ван Хорн привлекателен только потому, что он — новый ученик. Художник учил живописи не первый год и давно уже примирился с тем, что увлечение тем или иным учеником — вещь преходящая. Где то чувство, которое он когда-то, в ясные дни другого такого же уходящего лета, испытывал, например, к Яну Ливенсу? Жеребенок превратился в гладкого холеного коня. Алларт тоже либо обрастет жирком, либо нагуляет себе грубые мускулы. Чистую продолговатую линию щек испортит борода, серо-голубые глаза утратят свою невинность…

— Ну, что вы! Алларт не доставляет мне никаких хлопот. Он не только одарен, но и послушен, а это, поверьте, редкое сочетание, — ответил он.

— В одном я не сомневаюсь: учиться он хочет.

Юноша, смущенный тем, что о нем говорят в его присутствии, ответил лишь улыбкой, так похожей на улыбку матери. Сдержанная насмешливость, видимо, в большом ходу в роскошном доме на Херренграхт: когда радость или гнев угрожают вырваться наружу, ван Хорны охлаждают свой пыл тем, что поддразнивают друг друга.

— А ты не забыла, зачем пришла, мама? — спросил Алларт.

— Ах да! — Тонкими руками в прожилках госпожа ван Хорн взяла пакет и протянула его Ластману. Жест был нарочито утрирован: вручая подарок с таким торжественно-церемонным видом, посетительница как бы освобождала художника от всяких обязательств, кроме чисто внешних проявлений признательности. — Это совершенный пустяк, господин Ластман. Насколько я могу судить, вещь довольно уродливая, но зато подлинно античная. Мы с Йорисом раздобыли ее в Вероне.