Рельсы и шпалы - [4]
Тем временем за окном начались заросли лещины. А дело было осенью, и аппетитные грозди лесных орешков так и просились быть сорванными. «Они и для слуха полезные», — вспомнил Егор и, решив, что нет предела для совершенствования, попробовал сорвать одну гроздь.
Для этого пришлось высунуться чуть-чуть подальше. «Вот крупная какая. Сейчас схвачу».
А дальше произошло нечто непонятное. Орешки вроде были схвачены, но оторвались не они, а пальцы. Быстро, очень быстро отдернул Егор руки, но было поздно — юный музыкант продолжил путешествие отдельно от музыкальных пальцев. Они остались лежать у семафорного столба, притаившегося за густой веткой лещины.
В июле Вадик впервые ехал на море, в Крым. Это было для него очень крупным событием. Тем более что туда предстояло лететь на самолете. В аэропорту народу было — не протолкнуться, и это сильно поразило воображение, будущего отдыхающего, ведь он ни разу не бывал в крупных городах. В толпе авиапассажиров Вадик сразу заметил долговязого парня, который стоял, небрежно облокотившись на стойку табачного ларька, закрытого на ремонт. Парень курил папиросу, и на нем были темные очки заграничного вида. Вадик решил стать таким же, когда вырастет.
Объявили посадку. И тут оказалось, что долговязый курильщик пошел садиться на тот же самолет, что и Вадик с матерью. Но как смело и роскошно он это сделал! Подошел сразу к стойке, минуя толпу садящихся, а на робкие возражения женщин сказал небрежно, но с достоинством:
— Не имею такой привычки — стоять в очереди. — И гордо прошел к авиалайнеру. Вадик восхищенно завидовал, стоя с матерью в самом хвосте.
Уже на борту аэроплана Вадик увидел, как его кумир ставит на место стюардессу, с грациозной небрежностью произнося:
— Не имею такой привычки — пристегиваться.
Всю неделю, проведенную на море, по вечерам Вадик пытался копировать так поразившие его манеры. Встав перед зеркалом в непринужденную позу и напялив материны солнцезащитные очки, он твердил:
— Не имею привыч…, нет, не имеется…, нет — нет, у меня нету… нет, опять не то, нет у меня…, не привы…, эх, забыл.
Да, он забыл ту единственную формулу, разящую, как удар шпаги, и хотел опять встретить долговязого героя, чтобы хоть разочек услышать ее.
Наступил день прощания с теплым южным морем. До аэропорта решили добраться на электропоезде. И вдруг — о удача! — в дверях первого вагона в небрежной позе стоял все в тех же темных очках тот самый гордый герой и курил папиросу. Вадик прошмыгнул в электропоезд через другие двери и, протолкавшись через вагон, прильнул к стеклу в тамбур. И вот он увидел…
Пожилые женщины с корзинками фруктов попытались войти в вагон, говоря:
— Ну-ка, хлопчик, посторонись-ка.
— Да как они ему так… — изумился Вадик. — Ну он им счас покажет!
И верно:
— Не имею такой привычки — уступать, — прозвучала чеканная фраза. Но тут вышла промашка:
— Вот как, — участливо заметил дюжий подвыпивший пассажир и несильно съездил Вадикова кумира по уху.
— Че такое!? — взвизгнул тот. А веселый силач развернул его и дал, пинка, да так удачно, что автоматические двери зажали цыплячью шею неуступчивого путешественника. Туловище брыкалось в тамбуре, а пыльные южные пацанята бежали до самого конца платформы и плевались в лицо Славика — так звали этого юношу.
Толику случалось и раньше ходить по шпалам. Ну, в самом деле, зачем идти по топкой грязной тропинке, когда есть удобные твердые шпалы. Есть, правда, умельцы, проходящие большие расстояния по рельсе, но Толик был еще молод для такого искусства — оно приходит с годами.
Сначала все было хорошо. И даже когда вдали показался встречный, Толик не сошел с путей, а выждал сколько нужно для сохранения собственного достоинства и перешел на соседнее полотно. И вдруг оглушительный гудок раздался совсем рядом. За долю секунды Толик успел спрыгнуть с полотна в промежуток между путями и сообразить, что сзади тоже оказался поезд. А мгновение спустя юркий паренек стоял в грохочущем коридоре, стены которого разбегались в противоположные стороны.
Когда все разом кончилось, и лишь красные огоньки убегали вдоль путей, ходок по шпалам брякнулся без сознания на насыпь и очнулся только затемно.
Толик остался целехонек, но от пережитого он двинулся мозгами, оглох на левое ухо и совершенно поседел. И это в восемь-то лет.
13–27 июня 1991 года Париж—Берлин—Царское Село
Часть третья
Услышав фразу «башмак на рельсах», знайте, что вовсе не обязательно речь идет об обуви. Башмак — это еще и устройство для остановки вагонов и недопущения их произвольного трогания. В обычной же, нежелезнодорожной жизни, мы обходимся куском кирпича или булыжником для подобных целей в отношении механизмов на колесах.
В эти выходные Николай сильно припозднился и возвращался заполночь. Шлагбаум с красным огоньком преградил ему путь, и незанятый автовождением усталый шофер опять вспомнил, как неделю назад к нему пришел племянник и попросил отвезти его на первую рыбалку, причем влез в салон вместе со снастями и ведром. Николай не любил племянника. Тот был еще молодой, наглый и глупый, а подвозил его Николай, чтобы рыболов-родственник почувствовал себя обязанным.
