Реквием северной собаке - [2]
Все из его помета давно погибли, он их просто не помнил. Он ни разу не попадал в капкан, какие-то силы уберегли его от мертвящего щелчка этой штуки. Всего единственный раз он попался на лапу медведю, но и тут ему повезло. Медведь не выпустил ему потроха, не переломал костей, а просто отбросил в сторону, разрешая жить на этой земле. Потом Шурик вошел в силу, заматерел, стал вожаком в своре, и люди на него полагались, рассчитывали как на равного. И если сейчас они оберегали его как некий символ, как живую историю станции, то собакам он надоел, и они кружили и кружили вокруг. Свадьбы закончились, и молодежь пыталась заигрывать с ним, на что он лишь мрачно скалился, показывая пожелтевшие клыки. Но в деланном равнодушии взрослых псов, лениво позевывавших на осевших сугробах, он видел свою смерть. Резкое, промозглое лето расслабляло его плотной сыростью, усыпляло, холодный тяжелый туман наполнял голову. Чтобы выжить, он должен дотянуть до зимы. До нового теплого подшерстка, облепляющего тело, длинного, очищенного снегом ворса, инея, покрывающего морду, пульсирующей, как в молодости, по жилам крови…
Наступает в конце лета недлинная пора, которую можно назвать осенью, хотя таковой здесь не бывает, — короткое, сухое и холодное время перед первой зимней пургой. Солнце еще на несколько минут показывается над горизонтом, но весь густой свет льется от тонкой пороши, одинаково ровно побелившей тундру. Приготовившийся к зиме океан покрывает прибрежные камни ледяными шапками, недовольно шипит шугой на отмелях и в бухтах. Просторно и далеко тогда видится с приподнятого, обрывистого мыса…
Короткая пауза, вздох всей грудью перед длинной зимней свистовертью. Что-то дало понять Шурику, что именно в такое время он и должен умереть.
Он был вожаком. Когда-то свора сама вынесла его на гребень, жертвуя ради него многим: щенками, которых топили, глупой молодежью, которую убивали и загрызали, собственными холками, которые подставлялись под его же клыки. Но его время вышло. Он не знал, кто его заменит, он никого уже не мог выделить из своры, ставшей для него одноликой.
Иртыш, когда-то поставленный перед вопросом жить или умереть, выбрал последнее, он не мог оставить человека. Шурику же инстинкт подсказывал, что он должен оставить и собак, и людей — они в нем больше не нуждались. Он должен уйти так же, как он жил, найти силы, чтобы умереть.
…Молча, задрав морды к набрякшему фиолетовому небу, провожали Шурика псы — кровь и плоть его. Шурик шел и шел, опустив голову, волоча переставший повиноваться хвост. Печать былой славы сошла, и лежала на нем уже печать другая, последняя… Только сейчас все увидели, как он стар, худ и невелик.
Тяжело вздымался к горизонту свинцовый океан. Вода, которой Шурик всегда боялся, которая несла гибель, тоже сдавалась, скоро лед упрячет, подомнет ее под себя.
Шурик вытянулся на уступе холодной скалы, чувствуя, как постепенно сливается с нею в одно целое. Слабый свет последнего дня тускло скользнул по его стылым зрачкам. Полярное лето, короткое и незаметное, как собачья жизнь, уходило. Начиналась зима.
Георгий Гореловский родился в 1951 году в поселке Крулихино Псковской области Опочецкого района. Учился в сельской школе. Закончив Ленинградское арктическое училище, работал на Крайнем Севере. Затем радистом на судах Рижской базы рефрижераторного флота. В 1984 году закончил Литературный институт имени А. М. Горького.
Живет в Риге.
«Под Полярной звездой» — первая книга молодого писателя.
