Реквием по Иуде - [4]

Так же как сейчас и Я, шел в свое время на Иерусалим вместе с израильтянами Мой древний тезка, Иешуа. И, проходя, как и Я, через Иерихон, он не оставил там камня на камне. Я же сокрушу стены Иерусалима. Но не о стенах из кирпича и камня думаю Я. Хочу, чтобы рухнули стены из предрассудков, лицемерия и ненависти перед проповедью любви Отца Моего Небесного к людям.

У стола тем временем хлопотала одна из сестер Лазаря — деловитая и расторопная Марфа. Вторая, Мария, была девушкой застенчивой. Завидев Иисуса, она поначалу зарделась и убежала, но сейчас стояла в стороне вместе с другими женщинами и не сводила с Него глаз.

И когда вечер подходил к концу, а гости, прощаясь, стали расходиться, Мария вдруг скрылась ненадолго в дверях, и вернулась, держа в руках сосуд с благовониями. Смочив ладони его содержимым, она подошла к Иисусу и помазала Ему голову. Затем, разбив сосуд, она вылила остатки Ему на ноги и стала растирать их своими волосами.

Все, кто видел это, на миг потеряли дар речи. Благовония стоили очень дорого и расходовали их буквально по каплям. Но не только расточительство Марии смутило гостей. По древнему обычаю, сосуд из-под благовоний разбивали лишь тогда, когда умащали покойника, дабы и черепки положить с ним в усыпальницу…

Придя в себя после минутного замешательства, некоторые из гостей стали роптать вполголоса, а один из апостолов обратился к возлежащему рядом товарищу:

— Как ты думаешь, Андрей, а не правильнее было бы продать это масло за триста динариев и раздать деньги нищим?

Иисус, зная, о чем они думают, и, слыша, что говорят, положил руку на голову Марии, стоявшей подле Него на коленях, и сказал:

— Не думайте так и не говорите.

А затем, обратившись к Иуде, продолжил:

— Иуда, ты волен помогать нищим в любое время, а Я вскоре покину Вас. Мария знает, кто Я, вы же не знаете. Она берегла это масло к моему погребению. Она знает, что на Пасху я буду распят, и решила умастить мое тело перед смертью.

Иуда побледнел, хотел было что-то сказать, но встал, вышел из дома и пошел прочь…

Каир, сентябрь, 1947

Кафар-бей, владелец заправки, знал, что у ученых мало денег. Заправляя свои «Лендроверы», они никогда не покупали у него ни сигарет, ни сладостей. Ходили в выгоревших шортах и простых рубахах, и все были худыми и черными, как те феллахи, что работали у них на раскопках. Нет, богатый покупатель папирусов выглядел совсем иначе. Он был толстым, хорошо одетым, и его белое гладко выбритое лицо, казалось, никогда не видело каирского солнца, потому что его лучи не пробивались за витрину антикварного магазина.

Именно таким был господин Юсуф Мусири, к которому Кафар-бей и повез свою находку. Свою? Конечно, свою! Ведь она была найдена в двух шагах от его заправки. Кроме того, заплатив за вещь, любой имеет право считать ее своей.

Войдя в магазин, Кафар-бей с видом праздного посетителя стал оглядывать прилавки. Он даже не поздоровался с хозяином, хотя они были знакомы много лет. Причиной столь неучтивого поведения был другой посетитель, с которым сейчас беседовал Мусири. Кафар-бей не мог прервать священный процесс торга.

Под стеклом прилавков, на столиках и полках, на стеллажах и стенах было выставлено такое обилие антиквариата, что не хватило бы и недели, чтобы рассмотреть в отдельности каждое произведение искусства. А ведь тут, на первом этаже, Мусири держал только небольшую часть своих сокровищ. Был еще и второй этаж, был и подвал, а наиболее ценные экспонаты хранились в его доме, и могли быть продемонстрированы только особо важному покупателю. Особо важному, то есть имеющему не только толстый кошелек, но и безупречные рекомендации. Не секрет, что коллекция Юсуфа Мусири пополнялась отнюдь не с помощью обитателей городских трущоб. Картины и украшения, хлынувшие к нему после окончания войны, когда-то хранились в богатых домах Европы. Во время оккупации они сменили владельцев. Когда же новым владельцам пришлось удирать от Нюрнбергского трибунала, их приютил Каир. Немцам трудно было бы выжить в чужой стране, если б не их любовь к изящным искусствам и если бы не каирские антиквары, которые готовы были платить, не спрашивая лишних бумаг…

— …Я могу связаться с нужными людьми, и через какое-то время вы получите все, что вас интересует! — уверял антиквар покупателя.

— Благодарю, но вы уже знаете, что именно меня интересует: древние книги, свитки, кодексы. Я покупаю тексты, а не предметы. Слова, а не вещи, — вот что вы можете мне предложить, — улыбнулся иностранец.

Да, то был иностранец, хотя говорил по-арабски без малейшего акцента. Белый костюм из легчайшей чесучи свободно облегал его костлявое тело. Широкие поля соломенной шляпы затеняли лицо, и так наполовину скрытое за черными очками. Кафар-бей, привыкший с первого взгляда давать оценку любому, с кем имел дело, сейчас не смог бы этого сделать. Иностранец был худым, как феллах, но феллахи не ходят по антикварным магазинам. Он был одет солидно и недешево, однако не интересовался предметами роскоши. И, наконец, невозможно было определить его возраст. Осанка и гордо откинутая голова доказывали, что годы еще не придавили этого мужчину грузом забот и треволнений. Однако в интонациях угадывалась и скрытая властность, и умудренность старейшины.