Реквием по Германии - [83]

– Почему они решили, что ты сможешь найти его?

– До войны я служил детективом в берлинской полиции.

– Я должна была догадаться, – фыркнула она.

– Не обязательно, – сказал я, поправляя галстук и запихивая сигарету в свой рот, пахнувший кислятиной, – а вот я конечно же должен был догадаться, что твой самонадеянный дружок сам отправится на поиски Хайма, и с моей стороны глупо было думать, что он станет ждать. – Я залез в пальто и взял шляпу. – Как ты полагаешь, не могли они отвезти ее в Гринциг? – спросил я Лотту.

– Ты знаешь, мне кажется, они собирались поехать к Веронике на квартиру. Но если ее там нет, то в Гринциге стоит поискать, впрочем, как и везде, где угодно.

– Ну, будем надеяться, что она дома. – Говоря это, я нутром чувствовал: скорее всего, ее там нет.

Лотта встала. Пелерина прикрывала ее грудь и верхнюю часть туловища, но оставляла открытым жгучий кустик, который раньше так убедительно звал, что теперь я мучился, точно ободранный кролик.

– А как насчет меня? – спокойно спросила она. – Что мне делать?

– Тебе? Прикрыть это волшебство, – я кивнул на ее наготу, – и ехать домой.

Глава 33

Утро выдалось ярким, чистым и прохладным. Когда по пути во внутренний город я пересекал парк напротив новой городской ратуши, ко мне направились две белочки, чтобы поздороваться и, если посчастливится, позавтракать. Но, подобравшись поближе, они увидели мрачную тень на моем лице и почувствовали запах страха от моих носков, а возможно, даже поняли, что за тяжелый предмет оттягивает карман моего пальто, – и передумали. Умные маленькие создания. В конце концов, не так давно этих зверушек в Вене стреляли и ели. Поэтому они поспешили по своим делам, славные меховые комочки.

В том мрачном месте, где жила Вероника, привыкли, что люди, по большей части мужчины, приходят и уходят в любое время дня и ночи, и даже будь хозяйка дома самой ярой мужененавистницей из лесбиянок, то и в этом случае сомневаюсь, что она обратила бы на меня хоть малейшее внимание, встретив на лестнице. Но поблизости никого не было, и я беспрепятственно прошел в комнату Вероники.

Мне не пришлось взламывать дверь – она была широко распахнута, как, впрочем, и все имевшиеся в комнате ящички и дверцы. Я подумал, зачем они так трудились, если единственная улика, которая была нужна, по-прежнему висела на спинке стула, там, где ее оставил доктор Хайм.

– Глупая сука! – сердито пробормотал я. – Зачем избавляться от тела человека, если оставляешь его костюм в комнате?

Я с грохотом задвинул ящик комода. От сотрясения один из трогательных эскизов Вероники стал медленно опускаться на пол, подобно огромному мертвому листу. Кениг, наверное, просто от злости перевернул здесь все вверх дном. А затем увез ее в Гринциг. Учитывая важную встречу, намеченную на сегодняшнее утро, вряд ли они повезут ее куда-нибудь еще. И это в том случае, если они уже не прикончили девушку. С другой стороны, если Вероника рассказала им правду обо всем случившемся – что пара друзей помогла ей избавиться от тела Хайма после того, как он умер от сердечного приступа, – то тогда (если она, конечно, не стала упоминать имени Белински и моего собственного) они, возможно, отпустили ее. Но эти выродки способны избивать ее просто для того, чтобы окончательно удостовериться, все ли, что знала, она рассказала им. И к тому времени, как я приеду, чтобы постараться помочь ей, меня уже разоблачат как человека, который выбросил тело Хайма.

Я вспомнил рассказы Вероники о ее жизни судетской еврейки в военное время. Как приходилось прятаться в туалетах, грязных подвалах, буфетах и на чердаках. А потом – шесть месяцев в лагере для перемещенных лиц. Тяжелая жизнь – так описала ее Лотта Хартман. Но чем дольше я думал об этом, тем больше утверждался в мысли, что у Вероники было очень мало того, что действительно можно назвать жизнью.

Я поглядел на свои часы: почти семь. До начала встречи оставалось три часа и еще больше до прибытия Белински с «кавалерией», как он выразился. И оттого, что люди, которые увезли Веронику, были теми, кем они были, я стал подумывать, что, скорее всего, она так долго не проживет. Похоже, у меня не осталось выбора: нужно самому ехать и вызволять ее.

Я вытащил револьвер, большим пальцем открыл шестизарядный барабан, и прежде чем спуститься вниз, проверил, все ли патроны на месте. На Кэртнерштрассе я остановил такси и велел водителю ехать в Гринциг.

– Куда именно в Гринциге? – спросил он, отъезжая от тротуара.

– Скажу, когда мы туда доедем.

– Вы – босс, – сказал он, подъезжая на скорости к Кольцу. – Я почему спросил? В такое время утром там все будет закрыто. А что вы собираетесь на прогулку в Горы, не похоже: слишком на вас приличное пальто. – Машину затрясло на огромных выбоинах. – И вы не австриец, судя по акценту. Говорите как пифке, сэр. Я прав?

– Пропусти эти университеты жизни, хорошо? Я не в том настроении.

– Хорошо, сэр. Я просто подумал, вдруг вы ищете, где бы повеселиться. Видите ли, сэр, всего в нескольких минутах езды от Гринцига, по дороге в Кобенцль, есть отель. – Он крепко ухватился за руль, так как машину тряхнуло на очередной выбоине. – Сейчас там нечто вроде лагеря для перемещенных лиц, и найдутся девочки, которых вы можете поиметь всего за несколько сигарет. Даже утром, если пожелаете. А мужчина, на котором такое дорогое пальто, как у вас, мог бы взять даже двух или трех сразу и заставить их устроить презабавное зрелище. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю. – Он цинично засмеялся. – Некоторые из этих девушек, сэр, выросли в лагерях для перемещенных. У них мораль кроликов, да! Они все что угодно сделают, поверьте мне, сэр, я знаю, что говорю: сам держу кроликов. – При мысли обо всем этом он засмеялся. – Я мог бы устроить что-нибудь для вас, сэр. На заднем сиденье. За маленькие комиссионные, конечно.