Реквием по Германии - [79]

Он молчал так долго, что я засомневался, не прервалась ли связь. Но наконец услышал глубокий вздох.

– Как далеко от дороги дом?

– В двадцати или тридцати метрах. За домом с южной стороны виноградник, поэтому не знаю, где проходит дорога с той стороны. Между домом и виноградником – аллея, а также несколько хозяйственных построек.

Я дал ему указания, как пройти в дом, настолько точно, насколько сам запомнил.

– Хорошо, – отрывисто сказал он. – Вот что мы сделаем. После десяти мои люди начнут на безопасном расстоянии окружать условленное место. Если Мюллер действительно окажется там, ты подашь нам сигнал, мы ворвемся и сцапаем его. Это будет не так просто, потому что они наверняка станут внимательно за тобой наблюдать. Ты там случайно в туалет не ходил?

– Нет, но мимо одного на втором этаже проходил. Если встреча состоится в библиотеке, где я виделся с Небе, а так, скорее всего, и будет, то им, возможно, удастся воспользоваться. Он обращен окнами на север, к Йозефштадту и к дороге. На окне бежевая шторка, можно воспользоваться ею для сигнала.

Опять короткая пауза. Потом Белински сказал:

– Постарайся попасть в «музыкальную комнату» минут через двадцать. Когда будешь там, задерни шторку на пять секунд, а потом еще на пять секунд отдерни. Сделай это трижды. Я буду наблюдать за домом в бинокль и, когда увижу твой сигнал, три раза нажму на клаксон машины. Гудок послужит для моих людей командой, что пора заходить. А ты тем временем присоединяешься к собравшимся, сидишь тихо и дожидаешься кавалерии.

– Выглядит просто. Даже слишком просто.

– Послушай, капустник, я мог бы предложить тебе высунуть свою задницу из окна и просвистеть «Дикси», но боюсь привлечь ненужное внимание. – Он раздраженно вздохнул. – Такой налет требует большой бумажной работы, Гюнтер. Мне придется разработать кодовые названия и получить специальные разрешения всех видов для крупной полевой операции. И еще, если все окажется ложной тревогой, то не избежать расследования. Надеюсь, ты прав насчет Мюллера. Знаешь ли, я все ночь не буду спать, устраивая эту маленькую вечеринку.

Меня разобрало зло.

– Вот уж действительно, я валяюсь на пляже, а ты скулишь о каком-то песке в масле. Ну, извини, очень сожалею по поводу твоей чертовой бумажной работы.

Белински засмеялся.

– Да ладно, капустник, не горячись. Я просто хотел сказать, что лучше знать наверняка, что Мюллер там будет. Мы же до сих пор не знаем точно, является ли он членом отделения Организации в Вене.

– Знаем, – солгал я. – Сегодня утром я ходил в полицейскую тюрьму и показывал снимки Мюллера Эмилю Беккеру. Он мгновенно опознал его как человека, который был с Кенигом, когда тот попросил Беккера попытаться найти капитана Линдена. Конечно, если только Мюллер не влюблен в Кенига, то он непременно должен быть членом венского отделения Организации.

– Дерьмо, – сказал Белински, – почему я сам до этого не додумался, все так просто. Он, значит, уверен, что это был Мюллер?

– Никаких сомнений. – Я немного поводил его за нос, а потом успокоил: – Ну хорошо, утихомирь свою кровь. На самом деле Беккер его вообще не опознал, но фотографию раньше видел у Тродл Браунштайнер. Я просто хотел удостовериться, уж не ты ли дал ей фотографию.

– Все еще мне не доверяешь? Так, капустник?

– Коль скоро я для тебя собираюсь войти в логово льва, то имею право сначала проверить зрение.

– Да, но проблема все равно остается. Где Тродл Браунштайнер получила фотографию гестаповского Мюллера?

– Полагаю, от полковника МВД Порошина. Он предоставил Беккеру сигаретную концессию в Вене в обмен на информацию и содействие в похищении людей. Когда к Беккеру пришли люди из Организации, он все рассказал Порошину и согласился разузнать побольше. После ареста Беккера Тродл стала посредником между ними, выступая в роли подружки Эмиля.

– Ты понимаешь, что это означает, капустник?

– Иваны тоже охотятся за Мюллером, не так ли?

– Да, но ты подумал, что случится, если они его возьмут? Откровенно говоря, его вряд ли будут судить в Советском Союзе. Как я говорил раньше, Мюллер изучал советские полицейские методы, а потому он очень полезен русским. Он мог бы, например, выдать им всех гестаповских агентов в НКВД, которые, возможно, по-прежнему там работают, теперь уже в МВД.

– Остается надеяться, что завтра он попадет в ловушку.

– Объясни подробнее, как найти это место.

Я все ему рассказал и попросил не опаздывать.

– Знаешь, эти ублюдки меня пугают.

– Эй, хочешь скажу кое-что? Все вы, капустники, меня пугаете. Но не так, как русские. – Белински засмеялся. Он мне почти начинал нравиться. – До свидания, капустник, – сказал он, – и удачи тебе.

Я тупо смотрел на мурлыкающую сигналами отбоя телефонную трубку с удивительным ощущением, что лишенный телесной оболочки голос, с которым я разговаривал, существовал лишь в моем воображении.

Глава 32

Дым поднимался к сводчатому потолку ночного клуба, словно густой туман преисподней. Он обвивал одинокую фигуру Белински, шествующего к столу, за которым сидел я, точно Бела Лугоши, появившийся из глубин кладбища. Оркестр поддерживал ритм столь же успешно, как одноногий чечеточник, но Белински каким-то удивительным образом ухитрялся подстраивать свой шаг под этот ритм. Я чувствовал: он все еще сердится на меня за недоверие к нему, за мои размышления о том, почему это он сам не додумался показать Беккеру фотографию Мюллера. Поэтому я не очень удивился, когда он схватил меня за волосы и дважды стукнул головой о стол, повторяя, что я просто-напросто подозрительный капустник. Я встал и, шатаясь, пошел прочь от него, к двери, но выход мне загородил Артур Небе. От неожиданности я утратил всяческую способность сопротивляться ему, и он схватил меня за оба уха и ударил мой череп о дверь, потом еще раз на счастье, приговаривая, что если я не убивал Тродл Браунштайнер, то тогда мне следовало бы разузнать, кто ее убил. Я высвободил свою голову из его рук и сказал: «Скорее я бы угадал, что Румпельштильцхен зовут Румпельштильцхен».