Реквием по Германии - [2]

– Боюсь, только бумаги.

– Может, найдется что-нибудь стоящее среди вещей в отеле? Он опустил голову и безнадежно вздохнул.

– Послушайте, господин доктор, а что вы предпримете, если ваша жена и в самом деле задержана русскими?

– Не знаю, – угрюмо ответил он. На мгновение его глаза потускнели.

Похоже, дела у фрау Новак обстоят не блестяще, подумалось мне.

– Подождите минутку, – оживился он, запустил руку в нагрудный карман своего пальто и вынул золотую авторучку. – Вот, посмотрите, это подойдет? Фирмы «Паркер». Восемнадцать карат[1].

Я быстро прикинул стоимость ручки.

– Примерно тысяча четыреста долларов на черном рынке. Да, эта безделушка понравится Ивану. Русские любят авторучки почти так же, как часы. – Я с намеком приподнял брови.

– Боюсь, что не могу расстаться со своими часами, – сказал Новак. – Это подарок моей жены. – Он растерянно улыбнулся.

Я сочувственно кивнул и решил позаботиться о себе, пока он окончательно не раскис.

– Теперь поговорим о моем гонораре. Вы упомянули, что работаете на металлургическом заводе. У вас нет доступа в лабораторию?

– Ну конечно нет.

– А в плавильный цех?

Он задумчиво кивнул, и вдруг его осенило:

– Вам нужен уголь, не так ли?

– Вы можете достать немного?

– Сколько вам нужно?

– Килограммов пятьдесят будет достаточно.

– Договорились.

– Приходите через сутки, – сказал я ему. – Надеюсь, к тому времени у меня появится кое-какая информация.

Спустя полчаса, оставив записку жене, я вышел из дому и направился к железнодорожной станции.

В конце 1947 года Берлин походил на громадный некрополь с надгробиями разрушенных зданий – скорбный памятник потерям в войне.

Во многих районах города довоенная карта улиц была столь же бесполезна, сколь и средство для мытья окон. Главные дороги извивались, как реки, среди крутых утесов развалин. Тропинки петляли вокруг холмиков из сваленных друг на друга камней. В теплую погоду даже не слишком чуткий нос безошибочно определял, что под камнем погребено нечто иное, нежели домашняя утварь.

Даже с компасом вы едва ли смогли бы отыскать путь среди лабиринта улиц, на которых остались стоять лишь фасады магазинов и отелей, точно заброшенные декорации для фильма: сориентироваться здесь могли только люди с отличной памятью. И тем не менее сырые подвалы и опасные нижние этажи многоквартирных домов, у которых фасадная стена полностью отсутствовала, выставляя напоказ содержимое комнат, будто в гигантском кукольном доме, были обитаемы. Только отчаянные смельчаки рисковали жить на верхних этажах: отчасти оттого, что слишком мало осталось неповрежденных крыш и слишком много появилось опасных лестниц.

Обитатели берлинских развалин зачастую подвергались не меньшей опасности, чем в последние дни войны: где-то грозила обвалом стена, где-то таилась невзорвавшаяся бомба. Жизнь все еще оставалась лотереей.

На железнодорожной станции я купил билет в надежде, что он окажется выигрышным.

Глава 2

Из Потсдама в Берлин я возвращался ночью, последним поездом, и в вагоне оказался в одиночестве. Это было непростительным легкомыслием, но, успешно завершив дело доктора, я, довольный собой, чувствовал усталость, поскольку эта история заняла весь день и большую часть вечера.

Только на дорогу ушло уйма времени. Если до войны путешествие в Потсдам занимало не более получаса, то теперь на него требовалось около двух часов. Я только-только задремал, как поезд начал замедлять ход, а затем остановился.

Спустя несколько минут дверь распахнулась, и здоровенный русский солдат ввалился в вагон. Он пробормотал приветствие в мой адрес, и я вежливо кивнул в ответ. Слегка покачиваясь на огромных ногах, он вдруг скинул с плеча карабин Мосина и щелкнул затвором. Я инстинктивно сжался, но он отвернулся от меня и выстрелил, высунувшись из окна вагона. У меня отлегло от сердца: он, оказывается, сигналил машинисту.

Русский сплюнул и плюхнулся на сиденье, так как поезд резко тронулся с места. Сдвинув цигейковую шапку тыльной стороной ладони, он откинулся назад и закрыл глаза.

Вынув номер британской газеты «Телеграф», я притворился, что читаю, не выпуская ивана из виду. Новости большей частью касались преступлений: изнасилования и ограбления в Восточной зоне стали таким же обычным делом, как и дешевая водка, без которой, в свою очередь, не обходилось ни одно из этих происшествий. Иногда казалось, что Германия все еще находится в кровавых объятиях Тридцатилетней войны.

На пальцах одной руки я мог пересчитать женщин, не подвергнувшихся насилию или приставанию со стороны русских. И даже если сбросить со счетов фантазии нескольких неврастеничек, все равно число сексуальных домогательств ошеломляло. Моя жена знала нескольких девушек, на которых напали совсем недавно, накануне тридцатой годовщины русской революции. Одну из них изнасиловали по меньшей мере пятеро солдат Красной Армии в полицейском участке в Рангсдорфе, и, кроме всего прочего, она заболела сифилисом. Девушка пыталась было завести уголовное дело, но ее подвергли принудительному медицинскому обследованию, да еще и обвинили в проституции. Кое-кто поговаривал, что иваны издеваются над немецкими женщинами в пику более удачливым британцам и американцам.