Реквием по Германии - [101]

Услышав шаги по осколкам стекла и голоса американцев, которые кричали, что идут мне на помощь, я закричал им в ответ, но, к моему удивлению, изо рта у меня не вырвалось ничего, кроме шепота. А когда я попытался поднять руку, чтобы открыть дверную ручку, то снова потерял сознание.

Глава 37

– Ну, как ты чувствуешь себя сегодня? – Около моей кровати на стуле сидел Рой Шилдс. Наклонившись вперед, он постучал по гипсовой повязке на моей руке. Проволока, переброшенная через блок, поддерживала ее высоко в воздухе. – Должно быть, очень удобно, – сказал он. – Постоянное нацистское приветствие. Черт, вы, немцы, можете сделать так, что и сломанная рука выглядит патриотично.

Я быстро огляделся. Казалось, это была обыкновенная больничная палата, если бы не решетки на окнах и не татуировки на предплечьях медсестер.

– Что это за госпиталь?

– Ты в военном госпитале на Штифтсказерне, – сказал он. – Для твоей безопасности.

– Сколько я уже здесь?

– Почти три недели. Твоей квадратной голове здорово досталось: был проломлен череп. Ты, не переставая, бредил с тех пор, как поступил сюда. Да, в довершение того, сломанная ключица, сломанная рука и сломанные ребра.

– Наверное, надо винить в этом фен.

Шилдс засмеялся, но затем его лицо стало более серьезным.

– Постарайся и дальше сохранить чувство юмора, – сказал он. – У меня плохие новости для тебя.

Я стал перебирать картотеку у себя в голове. Большинство карточек были решительно сброшены на пол, остались несколько, относящихся к какому-то делу, над которым я работал. В памяти всплыло имя.

– Эмиль Беккер, – произнес я.

– Его повесили позавчера. – Шилдс пожал плечами, извиняясь. – Мне жаль, в самом деле, жаль.

– Ну, вы-то уж конечно время даром не теряли, – заметил я. – Так это и есть добрая старая американская эффективность? Или один из ваших людей скупил веревки на рынке?

– Я бы не стал волноваться по этому поводу, Гюнтер. Убил он Линдена или нет, но Беккер заслужил петлю.

– Не самая лучшая реклама для американского правосудия.

– Брось, ты же знаешь – это австрийский суд ударил по его шару.

– Но кий и мел передали им вы, не так ли?

Шилдс на мгновение отвел глаза, а затем с раздражением потер лицо.

– Ну какого черта! Ты – полицейский и прекрасно знаешь: подобное случается в любой системе. Только из-за того, что на туфли налипло немного дерьма, не станешь покупать новую пару.

– Конечно, но зато научишься ходить по тропинке, а не срезать через поле.

– Умница. Вот одного я не пойму: почему мы ведем этот разговор? Ты еще мне не представил ни единого доказательства. Почему я должен признать, что Беккер не убивал Линдена?

– Уж не собираешься ли ты организовать повторный суд?

– Дело никогда полностью не завершается, – сказал он, пожимая плечами. – Даже если все участники мертвы. Для меня кое-что осталось не совсем ясным.

– Я из-за этого очень мучаюсь, Шилдс.

– Да, тебе, пожалуй, следовало бы помучиться, герр Гюнтер. – Его тон стал более сухим. – Возможно, следует напомнить тебе, что это военный госпиталь, причем под американской юрисдикцией. Как-то у меня уже был случай предостеречь тебя против вмешательства в это дело. Но ты не последовал доброму совету, и теперь тебе придется еще кое-что объяснить. Ну, для начала владение огнестрельным оружием немцам или австрийцам запрещено постановлениями австрийского военного правительства по общественной безопасности. Только за это тебе причитается пять лет тюрьмы. Затем машина, которую ты вел. Мало того, что ты был в наручниках и, кажется, не имел действительных водительских прав, так еще возникает маленький вопрос о том, как это ты решился проехать военный пропускной пункт. – Он замолчал на минуту и закурил. – Так что же мы предпочтем, господин Гюнтер: дать информацию или отправиться в тюрьму?

– Весьма конкретно сказано.

– Такой уж я конкретный, как, впрочем, и все полицейские. Давай-ка лучше послушаем твой рассказ.

Я покорно откинулся на подушку.

– Хорошо, но предупреждаю вас, Шилдс, вряд ли я смогу доказать и половину из того, о чем вам поведаю.

Американец сложил на коленях сильные руки и прислонился к спинке стула.

– Доказательства нужны для суда, мой друг. Я детектив, если помнишь, и все, что от тебя услышу, для моей личной записной книжки.

Я рассказал ему почти все, а когда закончил, его лицо приняло печальное выражение, и он глубокомысленно кивнул:

– Ну, знаешь, из этого можно кое-что высосать.

– Хорошо, – вздохнул я, – но сейчас мои сиськи немного устали, малыш. Как насчет того, чтобы оставить кое-что на завтра? Я бы хотел немного поспать.

Шилдс встал.

– Я приду завтра, но только ответь еще на один вопрос: этот парень из КРОВКАССа...

– Белински?

– Да, Белински. Как получилось, что он вышел из игры в самый неподходящий момент?

– Вы знаете это так же, как и я.

– Может, и получше. – Он пожал плечами. – Я поспрашиваю. Видишь ли, наши отношения с мальчиками из разведки улучшились после этого берлинского дела. Американский военный губернатор считает, что нам следует выступать единым фронтом на тот случай, если Советы попытаются и здесь проделать то же самое.

– О каком берлинском деле идет речь? – спросил я. – Что они могут попытаться здесь сделать?