Реквием - [6]
Теперь, отлученный от молодежной среды и перестав хоть случайно, но видеть ее, набравшись смелости я изредка звонил и косноязычно спрашивал, как дела, она удивленно отвечала, и я вешал трубку. Слыша ее голос, я чувствовал, что погибаю… Я проклинал себя за эти звонки, ее голос ломал меня, он днями звучал во мне, ее имя заполнило мой мир, я задыхался, понимая, что я никто и ничего светлого в этой жизни не могу предложить…
Это продолжалось долго, очень долго, она не выходила замуж, я ждал, когда же это наваждение закончится, это реально меня губило, я все время думал о ней — я видел, что она меня не гонит, мне казалось, что я просто интересен, как странный предмет…
Дома мать исподволь да заводила речь о необходимости жениться, я отмахивался, наконец, не выдержав, однажды, в момент ее выступления по телевизору, заявил:
«Видишь эту девочку по телевизору, я на ней женюсь».
«Не болтай, у нас столько девочек в роду… Кто отдаст ее за тебя, смотри какая красавица, глаз не отведешь, небось отбоя нет от женихов?»
«Мама, я на ней женюсь!»
Крик отчаяния? Превратить в шутку то, что терзает тебя день и ночь, раскрыться хоть таким образом хоть перед кем-то?
Но опять же, жизнь продолжалась и однажды, после того, как меня вполне откровенно отвадили от нескольких предложений по продвижению, я окончательно осознал, что никаких перспектив нет и не будет, и суждено работать мне в этом райкоме до пенсии, а мне еще и до тридцати лет было далеко, и наступила полная апатия и отвращение от бесконечных заседаний, писанины докладов и справок, звонков на предприятия с требованиями выполнения плана чего-то, о чем имел весьма смутное представление, и вот в этот переломный момент судьба, а может и не судьба, а непреодолимые обстоятельства вновь резко развернули меня в совершенно неожиданном направлении. Время еще раз доказало, что не было у меня конкретной цели в жизни, и я плыл по ней, отдавшись на произвол судьбы, хотя в нее я особо и не верил.
И так, однажды в перерыве заседания бюро райкома ко мне подошел начальник райотдела КГБ и не успел он закончить фразу, мол, как ты думаешь если… я, не задумываясь, ответил: «Согласен, хочу, с детства мечтал!». Он, удовлетворенно улыбаясь: «Ну, знаешь, это потребует время, должна пройти спецпроверка и потом, как посмотрит Первый секретарь Расулова!»
«Я сам переговорю с ней»- ответил я, ухмыляясь в душе, поскольку вряд ли он сделал бы такое предложение, не проведя предварительную проверку.
«Не могу я, Лидия Худатовна, мне здесь нет никакой перспективы, отпустите, пожалуйста»- сказал я, зайдя к ней на прием.
«Я не смогла ничего сделать для тебя, уходи, я дам тебе рекомендацию и хорошую характеристику» — ответила она…
Она была прекрасная женщина, и очень тепло относилась ко мне и я был самый молодой работник и, пожалуй, единственный, к кому она обращалась по имени и на «ты» и я ее очень любил, а потом она стала Председателем профсоюза республики и в годы независимости Министром образования и добровольно подала в отставку и однажды пришла ко мне и попросила устроить на работу ее племянника и я, конечно, выполнил ее просьбу и мне было бесконечно стыдно, что она пришла ко мне с такой просьбой, потому что я очень уважал ее и она рано умерла от той проклятой болезни и это была большая потеря…
Первый рабочий день в Комитете мне запомнился, можно сказать, по минутам, поскольку никогда более у меня не было такой быстрой смены чувств — от эйфории до глубокой депрессии.
Начальник отдела кадров Юрий Коржев завел меня в кабинет Заместителя Председателя КГБ по кадрам Халыкова, я представился, как мне рекомендовали кадровики:
Товарищ генерал, лейтенант Гасанов!»
«Проходите, садитесь».
Последовал шквал вопросов: «Спортом занимаетесь, книги читаете, газеты просматриваете, почему не женаты, не нагулялись? Хоть на примете есть кто?»
Почти не соврал: «Есть», хотя она об этом еще не знала.
«Спиртное потребляете, водку пьете? Сколько выпиваете обычно и как часто?»
«Грамм 250–300, по праздникам».
Генерал строго посмотрел на меня: «Праздники все отмечаете? Наверно, еще дни рождения, новоселья, встречи, юбилеи? Это-много, сокращайте, а лучше вообще бросьте».
Коржев, провожая меня на представление непосредственному начальству, укорял: «Мог и меньшую дозу назвать, он терпеть не может пьющих».
С Юрием Коржевым мы знакомы еще по комсомолу: «Я и так соврал, куда же еще меньше, не поверит».
Перешли улицу, зашли в основное здание, показали удостоверение прапорщику, поднялись по лестнице, прошли длинный коридор по красной дорожке, поднялись на третий этаж к начальнику Второго отдела полковнику Максуду Мамедову: «Новенький? Как самочувствие?»
Бодро произнес: «Спасибо, товарищ полковник, хорошее!»
«К кому определили?»
«Второе отделение, к Микаилову» — ответил Коржев.
«Хорошо, отведите, представьте, пусть приступает».
Прошли к непосредственному начальнику и Коржев представил меня: «Рахман, вот привел к тебе новенького».
Микаилов, крупный, крепкий мужчина, критически осмотрел: «Где раньше работал?»
«В райкоме партии».
Микаилов не ладил с заместителем начальника Намиком Аббасовым — бывшим партийным работником, я об этом еще не знал, но почувствовал, что мое прошлое ему явно не понравилось: «На хер мне партийцы, одного вполне хватает на отдел. Прямое зачисление? Значит ничего не знает. В других отделениях вакансий нет?» — спросил он у Коржева, абсолютно не стесняясь моего присутствия.
«Автор объединил несколько произведений под одной обложкой, украсив ее замечательной собственной фотоработой, и дал название всей книге по самому значащему для него — „Соло для одного“. Соло — это что-то отдельно исполненное, а для одного — вероятно, для сына, которому посвящается, или для друга, многолетняя переписка с которым легла в основу задуманного? Может быть, замысел прост. Автор как бы просто взял и опубликовал с небольшими комментариями то, что давно лежало в тумбочке. Помните, у Окуджавы: „Дайте выплеснуть слова, что давно лежат в копилке…“ Но, раскрыв книгу, я понимаю, что Валерий Верхоглядов исполнил свое соло для каждого из многих других читателей, неравнодушных к таинству литературного творчества.
Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.
Погода во всём мире сошла с ума. То ли потому, что учёные свой коллайдер не в ту сторону закрутили, то ли это злые происки инопланетян, а может, прав сосед Павел, и это просто конец света. А впрочем какая разница, когда у меня на всю историю двенадцать листов дневника и не так уж много шансов выжить.
Старость, в сущности, ничем не отличается от детства: все вокруг лучше тебя знают, что тебе можно и чего нельзя, и всё запрещают. Вот только в детстве кажется, что впереди один долгий и бесконечный праздник, а в старости ты отлично представляешь, что там впереди… и решаешь этот праздник устроить себе самостоятельно. О чем мечтают дети? О Диснейленде? Прекрасно! Едем в Диснейленд. Примерно так рассуждают супруги Джон и Элла. Позади прекрасная жизнь вдвоем длиной в шестьдесят лет. И вот им уже за восемьдесят, и все хорошее осталось в прошлом.
Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.
Франсин Проуз (1947), одна из самых известных американских писательниц, автор более двух десятков книг — романов, сборников рассказов, книг для детей и юношества, эссе, биографий. В романе «Изменившийся человек» Франсин Проуз ищет ответа на один из самых насущных для нашего времени вопросов: что заставляет людей примыкать к неонацистским организациям и что может побудить их порвать с такими движениями. Герой романа Винсент Нолан в трудную минуту жизни примыкает к неонацистам, но, осознав, что их путь ведет в тупик, является в благотворительный фонд «Всемирная вахта братства» и с ходу заявляет, что его цель «Помочь спасать таких людей, как я, чтобы он не стали такими людьми, как я».