Рекся и Пуцек - [4]

Выслушала Ися мой рассказ, вежливо со мной простилась и пошла. Назавтра она зашла за мной, и мы вдвоём отправились к озерку. Митинг у ласточек был в полном разгаре: писк стоял такой, что я едва мог разобрать, что мне Ися говорила.

А на другой день, когда мы  с Исей снова пришли на озеро, там было тихо-тихо, только ветер шумел в камышах.

— Улетели, все улетели, — говорит Ися, глядя то на небо, то на зелёную воду, которая кое-где просвечивает в зарослях.

И вдруг она бросается вперёд. На берегу ложится на живот, раздвигает камыш, отгоняет Тупи, который уже что-то учуял и полез было в воду...

Вот она встала. Что-то осторожно держит в руке. Смотрю — ласточка! Чуть живая. У неё сломано крыло. Головка в крови.

Обмыли мы с Исей несчастную пташку озёрной водой и завернули в мой носовой платок. У меня было мало надежды, что бедная ласточка выздоровеет, но Ися была другого мнения.

Накопали мы картошки и пошли обратно. Ися несёт ласточку, я — мотыгу и мешок. Вдруг на полпути Ися остановилась и смотрит на меня. По глазам вижу, что она чем-то очень озабочена.

— Ты что, Исенька? — спрашиваю.

— А что же мне делать с Константином? — говорит девочка встревоженно.

— Гм! Ну что ж... Оставь пока ласточку у меня, — отвечаю. — Посажу её в клетку — будет там у неё больница. А ты будешь навещать её, когда только захочешь. Идёт?

Ися согласилась. На том и порешили. А надо вам сказать, что Константин — это был большущий рыжий котище, от которого добра ждать не приходилось.

Ласточка осталась гостить у меня, но Ися забегала к нам по нескольку раз в день.  И если птичка выжила и, что важнее всего, срослось её поломанное крылышко, это была целиком Исина заслуга.

Я поражался, глядя на эту девчушку. Так же, как она лучше Тупи знала, что ему докучает клещ, так и тут она сердцем угадывала, что нужно сделать, чтобы её ласточке было хорошо. А было это вовсе не легко! Ласточка была дикая, недоверчивая,  привыкала к людям с большим трудом. Боялась всех, кроме Иси.

Когда птичка почувствовала себя настолько хорошо, что уже не нуждалась в больничном режиме, мы переселили её из клетки в прачечную. Там ей было свободнее да и теплее. Ласточка целые дни просиживала на подоконнике. Была она грустная, осовелая. Оживлялась лишь тогда, когда на дворе показывалась Ися. Она и тогда не трепетала от радости крыльями, как делают другие птицы, а только быстро, нервно вертела головкой и цвиркала. Звук был пронзительный, словно стекло разбилось.

Ися назвала свою ласточку Крушинкой — это значит Крошка. Она уверяла нас, что птичка прекрасно знает своё имя. Мы верили ей на слово. Скажу вам только, что я мог до хрипоты выкрикивать: «Крушинка! Крушинка!» — а Крушинка, как говорится, и ухом не вела.

Вообще, на мой взгляд, ласточка была птичкой не слишком общительной.

Не так думала Ися. Она могла часами рассказывать нам о том, какая умная её Крушинка, как она всё понимает и как она рада, что нашла место, где может перезимовать, дождаться весны.

А зима тем временем прошла. Ранней весной Ися начала выносить свою Крушинку на воздух. Птичка и под тёплым солнцем была какая-то сонная и печальная. Правда, порой пыталась летать — то взлетит на забор, то на крышу террасы. Но как-то неохотно, неловко, без той чудесной лёгкости полёта, которой отличаются ласточки. Она предпочитала сидеть на плече Иси и чирикать ей на ухо о каких-то ласточьих делах. Это серьёзно беспокоило девочку.

— Дядя Ян, ну как же быть? — допытывалась она. — Неужели крыло у неё не срослось как следует?

— А ты разве не хотела бы, чтобы Крушинка осталась у тебя навсегда? — спросил я однажды, когда Ися решила учить ласточку летать, выпуская её из чердачного окна.

Ися ужаснулась:

— Крушинка должна быть совсем-совсем здоровой! Когда придёт настоящая весна и прилетят ласточки из тёплых стран, у моей Крушинки должно быть своё гнёздышко. И дети. А такая калека — кому она нужна?

Ну, и началось обучение полёту. Но оно недолго длилось. В один прекрасный день ласточка вспорхнула на самую верхушку ясеня и просидела там до сумерек, а наутро её уже не было.

В этот самый день появились тучи ласточек — и возле старой колокольни, и на городской башне. Целыми роями кружили они над городом. Вскоре под каждой крышей, в каждом подходящем углублении в стене закипела работа.

Ися была счастлива. Она рассказала мне, что у её Крушинки уже есть гнездо где-то здесь, в городе.

— А ты не знаешь где? — спрашиваю.

— Даже если бы знала, то не ходила бы к ней, — отвечает. — Разве у неё сейчас есть время для праздных разговоров? У неё и без того довольно забот — ведь она детей воспитывает... Правда?

Настало лето. Как-то днём забежала к нам Ися. Сидели с ней в садике под липой и болтали о том о сём. Ися угощалась вишнёвым вареньем, которое очень любила. Вдруг вижу — блюдечко с вареньем медленно уползает из её руки, а ложечка поехала куда-то в Исиному уху. Ясные глазки Иси становятся всё больше и больше — того и гляди, выскочат.

— Что случилось, маленькая? — спрашиваю.

А она не отвечает, только прижала палец к губам и шепчет:

— Вот она! Вот она! Видите? Пришла!

И показывает мне ложечкой на забор. А там сидит ласточка, совсем возле нас.