Рекенштейны - [17]

— Габриэль желает, чтобы я показал ей фамильную галерею. Не хотите ли пойти с нами, Веренфельс? Я вам покажу портрет, который приписывают Гольбейну; все хотели его видеть. Я отдавал его реставрировать и только вчера мне прислали его обратно.

Молодой человек с удовольствием принял предложение. Ему давно хотелось видеть галерею. Они поднялись в первый этаж и длинным рядом парадных зал прошли в обширную галерею, освещенную с одной стороны высокими окнами со стрельчатыми сводами. Эта огромная галерея с прекрасным сводом, как в монастырских коридорах, была выстлана косоугольными белыми и черными плитами; а на стенах, на темных панелях, размещались в два и даже в три ряда портреты всяких размеров, и поясные и во весь рост, изображающие графов и графинь Арнобург-Рекенштейнских. Там и сям на пьедесталах красовались то воинские доспехи в полном составе, то пирамиды дорогого оружия, древних знамен и всяких трофеев.

Габриэль остановилась, как очарованная.

— Ах, как это интересно! — воскликнула она, крепко сжимая руку Арно. — Отчего в Рекенштейне нет такой галереи? Я так их люблю; в них дышит прошлое, под неподвижным взором этих угасших поколений. Впрочем, я нигде не испытывала такого сильного, захватывающего чувства, какое ощутила, войдя сюда.

— Подобная галерея, во всяком случае, любопытна, как история костюмов в течение многих веков, — сказал, улыбаясь, молодой граф. — Но так как это собрание предков имеет счастье интересовать вас, дорогая Габриэль, то я представлю вам их каждого отдельно. Начнем с правой стороны, с самых старых портретов. Вон первый Арнобург Рекенштейн — Руперт и его супруга Агнеса.

И он указал на два портрета, написанных на дереве.

— А вот их внук Эбергард, который пошел в монахи, после того как задушил свою жену по ложному подозрению.

— Фи! Изверг! — воскликнула Габриэль, отходя прочь и отводя глаза от грозного рыцаря, облаченного в кирасу поверх монашеской рясы.

Спрашивая имена и знакомясь с историей жизни изображенных лиц, они медленно продвигались вперед; и по мере того как они приближались к новейшим временам, галерея становилась богаче и полней.

— А это что такое? — воскликнула вдруг графиня, указывая на две большие рамы, занавешенные черным сукном.

— Эти портреты связаны с печальной фамильной легендой и изображают жену и брата Арно Арнобургского, которого вы видите вот тут.

И он указал на портрет такого же размера, изображающий вельможу приятной наружности в щегольском костюме времен Генриха II.

— Какая легенда? Расскажите нам, Арно; я предчувствую: это что-нибудь трагическое.

— Да, это нечто весьма печальное. Но вот факт таков, каким нам его передает хроника. Во второй половине XVI века в этом самом замке жили два брата: Жан Готфрид и Арно, на два года моложе первого. Они нежно любили друг друга; и когда младший, возвратись из путешествия по Италии, привез молодую жену — Жан Готфрид принял их с распростертыми объятиями. Бианка была дочь благородного венецианца, красивая, как греза, но пагубная для тех, кто к ней приближался; все должны были ее любить, и, по словам хроники, в глазах ее был демон, убивающий тех, кто подчинялся ее чарам.

Не разделяя мнение хроникера, я полагаю, что Бианка была красивое и опасное существо, которой не так легко противиться. Бедный Готфрид испытал это на самом себе. К несчастью, Бианка питала к нему безумную страсть. Ему бы следовало бежать от нее, но он не имел на то силы и, позабыв брата, увлекся ею. Но пылкой и страстной итальянке этого было недостаточно; она решила отделаться от мужа, который стеснял ее, и однажды Арно был найден заколотым; но удар оказался не смертельным. Жан, любивший брата, несмотря на то, что обманывал его, усердно ходил за ним; но глаза Арно раскрылись и он осыпал брата заслуженными упреками. Узнав, что не кто иной, как Бианка посягнула на жизнь своего мужа, Жан Готфрид был охвачен ужасом и раскаяньем; объявил своей невестке, что отказывается от нее и поступает в монастырь, чтобы искупить свое преступление. Конечно, эта безумная женщина вымолила у него последнее прощальное свидание. На этом свидании, устроенном в одном из старых флигелей замка, Бианка отравила своего любовника и себя. Их нашли мертвыми в уединенной комнате, которую Арно велел тотчас же замуровать, оставив там их тела. Затем велел занавесить черным сукном портреты двух преступников; и с тех пор ничей глаз не видел их.

Габриэль слушала со сверкающим взглядом и с трепетным вниманием.

— Вам известно, где эта комната?

— Нет. И я полагаю, что эта легенда не имеет основания. Вероятно, эти несчастные были погребены безо всякой пышности, что и дало повод распущенному слуху.

— Ах, Арно, велите снять сукно; мне бы хотелось видеть лицо бедной женщины, которая своей жизнью запечатлела свою любовь.

— Нет, нет, Габриэль, — возразил молодой граф, отрицательно качая головой, — я не могу нарушить волю моего несчастного предка; все его потомки чтили ее. Потом я суеверен, а говорят, что тот, кто откроет эти портреты, навлечет на фамилию целый ряд несчастий.

— Какая глупость! Можно ли в наш просвещенный век верить таким сказкам мамок? Умоляю вас, Арно, откройте портреты. Месье Веренфельс, помогите мне. Разве вам не интересно увидеть их?