Река - [22]

Православный паломник конца двадцатого века, пожалуй, сочтет оскорблением, сочтет кощунством сомнение в местонахождении Голгофы. Пусть же он представит, будто на дворе — 325 год Р.Х. и Елена еще только собирается в свой долгий путь, и могила Христа находится где-то там, а где — точно неизвестно. Разве не волновало бы его, как это волновало Елену: где же именно, чтобы без ошибки, без обману?

В 1882 году британский генерал Гордон, любитель-библеист, решил, что он нашел настоящую Голгофу. Буквально в нескольких шагах от городских ворот (Дамасских), вне стен, он нашел скалу, поразительно похожую на человеческий череп. В этой невысокой, но довольно заметной скале и сегодня видны впадины — небольшие пещерки, расположенные как глазницы и — в самом низу — проваленный рот. На фотографиях начала века эти темные впадины видны очень отчетливо. Неподалеку от скалы, еще в 1867 году, была найдена гробница, высеченная в скале, схожая с той, что сейчас считается Гробом Господним. Евангелие говорит: «На том месте, где Он распят, был сад» [Иоанн 19:41). Рядом с гробницей действительно нашли цистерны для масла, для воды и винодельню: стало быть, здесь действительно были виноградник, оливковая роща и некий сад, требовавший воды для орошения. Иосиф Аримафейский, богатыйчеловек, выпросил тело Иисуса и похоронил его в новенькой гробнице, которую он готовил для себя. На внутренней стене гробницы высечен крест.

«Ему назначили гроб со злодеями, но Он погребен у богатого» (Исайя 53:9).

В 1894 году в Англии образовалась Община Сада Гроба Господня. Община купила участок земли, где находится гробница, и сейчас тут — сад. Это место называется «протестантской Голгофой», и наши паломники сюда не ходят. И напрасно. Это удивительное место.

Не гордыня ли: полагать, что мы точно знаем, где, что и как происходило, настолько точно, что не хотим прислушаться к мнению, отличному от привычного? Протестантская Голгофа возвышается в минуте ходьбы от городских стен, в скромном и грязном месте, она нависает над вонючей автобусной станцией, удушаемой автобусными выхлопами. Земля под ней заасфальтирована, и «рот» черепа почти закрыт слоем асфальта: видимо, Община Сада почему-то не купила в свое время скалу с окружающим участком. Внизу — кошмар и грязь Восточного Иерусалима, арабского квартала, пропитанного запахом дешевых лавок. «Глаза» черепа заросли травой, а на вершине скалы — радиомачта и какой-то забор. Ни бронированного стекла, ни поцелуев, ни храма. А кто сказал, что место казни должно быть нарядным?

Зато гробница окружена восхитительным садом. Сюда не доносятся звуки города, здесь благоухание, цветы, чистые дорожки. Сама гробница, высеченная в белой скале, тоже чистая и — естественно — пустая. Люди заходят — постоят — и выйдут, никто не толкается и не крестится, — но протестанты вообще не толкаются и не крестятся.

Зато они поют. На тенистой, окруженной цветами и деревьями площадке стоят стулья, и хор паломников из Швеции, из Голландии, Англии, Германии, Америки, Финляндии, — разные, — ангельскими, или сиплыми, или какими Бог послал голосами поют псалмы, раскрыв книжки. Когда встречаешься с ними глазами, они вежливо, сдержанно улыбаются. Здесь все другое, здесь нет ни слез, ни истерики, нивдохновения, ни кликушества, ни воспаленной суеты, такой родной и привычной. Тут все как будто бы немного бесстрастно. Но как мы смеем судить, и как заглянуть в чужую душу, и кто бросит хоть наималейший камушек в этот райский сад, с любовью, с такой любовью — с другой любовью — возделанный самыми непонятными, самыми таинственными существами: другими людьми? Теми, ради которых, собственно, Он и потрудился прийти?..

…И вот он стоит вокруг нас, И ждет нас, и ждет нас.

Русская речь

Сирень

В России поэт — Пушкин, фрукт — яблоко, куст — сирень. Можно сказать, куст всенародный, демократический, повсеместный, пригодный как для правонаруши-тельного обдирания в городских скверах, так и для спокойного цветения на дачах. В давние годы, помню, я привезла с дачи в город, на свадьбу сестры, такой оглушительно огромный букет темно-фиолетовой сирени, что меня на Финляндском вокзале остановили менты: не могли поверить, что я не вандализировала сады Лесотехнической академии в Кушелевке. Свадьба — любовь — юность — сирень, и все этоотцвело уж давно. Сирень — это всегда «давно», это когда все в прошлом, и уж не вернется боле! Увы! Давно, далеко! Не для меня придет весна! Хотя — как посмотреть.

Сирень в России появилась в восемнадцатом веке, но в моду вошла с середины девятнадцатого: стали закупать и высаживать французские сорта, и, наверно, не было такой усадьбы, где бы лиловые и белые кусты не теснились у крыльца. Вся вторая половина золотого века тонет в сирени. Фет, Тютчев, Гончаров, далее везде; художники Поленов, Максимов, далее везде. Май, распахнул окно, вдохнул — «об отчизне я вспомнил далекой»… (К.Р.) «Открывая окно, увидал я сирень, // Это было весной — в улетающий день» (Блок). Сирень — мимолетность молодости, мимолетность чувства. Вот Обломов со своей надоедливо бодрой Ольгой возятся над сиреневой веткой, увлеченные старинной и упоительной любовной игрой «тупой, еще тупее»: