Река - [2]

Он опустился на холодный поребрик, выискивая в кармане то, что стало для него самым ценным на сегодняшний день — тончайшее бритвенное лезвие, обернутое в клочок газетной бумаги. Слыша женский шепот в шуме дождя, он с нежностью развернул его, маняще поблескивающее. Это была не победа Города, а горькая усмешка ему в лицо, попытка оборвать осень и с последними толчками изливающейся из рассеченных вен крови понять, в чем же заключается та самая искомая неизвестная во всеобщей неразрешимой задаче под названием «Поиск смысла жизни».

Он с медлительным усердием полоснул по обоим запястьям и бесстрастно наблюдал за тем, как почти незаметные белесые нити порезов заполняются рубиновой кровью и она, тонкой щекочущей струйкой стекая на асфальт, растворяется в дожде. Страха не было, одна только жалость к самому себе, потерянному, никем так и не понятому, всегда одетому в черное, с намертво приросшими гвоздиками наушников, заглушающими звуки реального мира.

Одинокий и в жизни и в смерти, он нехотя прикрыл веки и привалился спиной к вымокшему стволу облетевшего дерева, чувствуя поднимающиеся где-то в глубине пищевода волны сладковатой тошноты. Он думал о том, что совсем скоро он вырвется на свободу, раскроет за спиной свои перепончатые крылья и помчится навстречу звездам, которые с мчащимися тысячи лет лучами света посылают Земле холодный привет. Как часто Сирин перешептывался с ними по ночам, привалившись лбом к ледяному оконному стеклу… Освободившись и получив прощение, он совсем скоро будет ступать по пушистой лунной поверхности и своими глазами сможет увидеть ее обратную сторону, где, возможно, дремлют запыленные руины древних городов, красивых и просторных, всегда обращенных лицом к звездам и совсем не похожих на этот унылый многомиллионный мегаполис, бывший страстным любовником всех сущих грехов.

А кровь все бежала, нежно лаская кисти его рук, проливаясь на мокрый асфальт, смешиваясь с дождевой водой в лужах. Сирина клонило в сон, и, свернувшись клубком, он улегся на размокшую, пахнущую кислым землю, почти незаметный за переплетением света и тени. Переставшая сопротивляться жизнь медленно выливалась из перерезанных запястий, и он лишь неторопливо ожидал того момента, когда смерть сотрет в его глазах картину мира реального, и они под руку направятся в то самое мифическое чистилище, а там… Все мироздание раскроет объятия ему навстречу.

Сирину казалось, словно он погружается в глубокий тягостный сон. Окружающие предметы расплывались в его глазах, сливая воедино краски, то приближаясь, страшно нависая над ним, то неожиданно отскакивая на огромное расстояние, как будто бы он балансировал на невидимой изломанной линии, что разделяет жизнь и смерть, передавая себя во власть то одной, то другой. Постепенно эта игра сошла на нет. Он, как в трясину, проваливался внутрь самого себя. Но та самая первородная тьма вдруг разлетелась калейдоскопом разноцветных искр, постепенно сложившихся в четкую и странную картину: серый мглистый вечер, ливень, взволнованная ветром река и густой еловый лес, обступавший крутые берега. Холодный дождь хлестал по лицу, застилая все вокруг мутной вуалью, а между деревьев курился, перетекая на реку, седой леденящий туман, в глубине которого барахталась человеческая фигурка, из последних сил стискивавшая в руках какой-то предмет. Задохнувшись от отчаянья, он почти кубарем скатился с отвесного берега в воду и, борясь с обрушивающимися на него волнами, поплыл на помощь тонущему, совсем забыв о себе и о своем теле, что исходило кровью в осеннем омертвевшем парке. Человек тот, заметив подплывающего Сирина, пронзительно закричал что-то, но обезумевший ветер подхватил этот крик и унес в сторону без остатка поглотившего его леса. Вокруг него носились по реке обломки деревянного челнока. С неимоверным усилием воли Сирин грубо ухватил его, зачем-то нелепо сжимавшего обеими руками весло, и потащил на мелководье. Тот доверительно прижался к нему, с хрипотцой вдыхая перемешанный с дождем воздух. Плыть вдвоем стало гораздо тяжелее. Сирин кое-как дотащился до пологого берега, тяжело уронив незнакомца, испуганно взиравшего на своего спасителя сквозь прорези в намокшей тряпичной маске, на землю.

«Лодка, лодка», — он невнятно бормотал это слово, то заходясь надрывным кашлем, то затихая, почти теряя сознание. Рассудок Сирина мутился от пережитого волнения, но в этом измученном, лежащем ничком у его ног существе ему неожиданно почудилось что-то неуловимо родное, прекрасное. Он присел рядом и осторожно снял с его лица повязку. Перед ним был темноволосый парнишка с огромными фиалкового цвета глазами. Точно такой же, как Сирин. Похожие до неестественности, они жадно впивались взглядами в лица друг друга, находя все новые и новые едва заметные черточки, роднившие их: лоснящийся шрам на подбородке, прямая неисчезающая морщинка между бровей, колечко в левом ухе… Тысячи раз Сирин видел это лицо в зеркале и на фотографиях, считая, что оно принадлежит ему одному, и никогда не замечая его просветленной правильной красоты, даже не задумываясь об этом.