Река Джима - [8]

— Я ненавижу его.

Арфистка не стала спрашивать, кого он имеет в виду.

— Он напуган. Я понимаю почему.

— Нет. Не понимаешь. Ты не сможешь понять, если твой разум не похож на разбитое стекло — и ты не пережила тот момент, когда оно раскололось.

Арфистка посмотрела в его бегающие глаза.

— Ты тоже боишься.

— Ты глупа. Все мы боимся. Кроме Силача, он для этого недостаточно умен.

— Но ты все же хочешь помочь мне.

Он пожал плечами.

— Если мы идем, то все.

III СТОРОЖЕВЫЕ ПСЫ

В большой иллюзии, нареченной Объединенной Лигой Периферии, Верховная Тара — вымышленная столица выдуманного царства. Но все не настолько условно и бессмысленно, как могло бы показаться на первый взгляд. У всего должен существовать центр; и все реальное начиналось с мечты. Она может появиться в конце или даже после конца либо может прийти заранее. Верховная Тара — мечта, что пришла заранее. Можно не кривя душой сказать, что и сама Объединенная Лига возникла только потому, что когда-то давным-давно некие мужчины и женщины представили, что она возможна.

Когда-то древний бог Планк утверждал, что даже мертвая материя нуждается в том, чтобы ее изучали. Что может быть более удивительным? Если сам факт бытия зависит от желания, то что говорить о конструкциях, возведенных на подобных фактах?

Но и фантазия не должна становиться чересчур настоящей. Мечта совершенна, а вот у воплощения есть изъяны. Потому, когда змей Планк изучил квантовое состояние и вывел порядок из хаоса, он оказал реальности медвежью услугу.

С орбиты Верховная Тара смотрелась как сплошной лес. Что-то в ее грунте было исключительно восприимчивым к воздействию древних семенных кораблей. На Новом Эрене начинали с голого базальта, а Верховная Тара обладала субстратом прокариотного исходного вещества. Этот мир был почти живым — в зависимости от того, как толковать понятие жизни.

Первые колонии были привычным смешением поздних времен Содружества: врадди и мурканцы, жунгво и рооми, которые общались между собой на тантамиже — лингва франка[3] той эпохи. То была романтическая эра, как и любые опасные и интересные времена. Никто не бороздит космос ради лишней цифры после запятой, а вот ради мечты — да. В моду вошли выдуманные анахронизмы из терранского прошлого, и таким образом — «как говорят» — жалкой горстке ирландцев удалось наложить отпечаток своего воображаемого и в некотором роде эксцентричного прошлого на целую колонию. Но после стольких лет древность стала всеобщим достоянием. Большинство людей понятия не имели, откуда родом их воссозданная культура. «Я — ’линианин», — могли они говорить, или: «Я с Ди Больда», или: «Гатмандер я». А другие названия, древние, вроде Полинезии, Британии или России вызывали лишь недоуменные взгляды. Поэтому пестрые толпы в клетчатых одеждах на Верховной Таре могли заплетать волосы в косички или скрывать их под тюрбанами, их кожа могла быть цвета золота, меди или киновари — и при этом они все равно называли себя кельтами.

В центре Балли Окли раскинулся большой ухоженный парк — Зеленый Гавейн. Живые изгороди вились настоящими лабиринтами, красочные сады буйно поросли дикими цветами. С постаментов и пьедесталов взирали забытые писатели и артисты. Журчали фонтанчики, а скамейки давали приют влюбленным парочкам и уставшим путникам. Повсюду были орнаменты: цветочные композиции превращались в живые картины, если на них глядеть издалека; по фонарным столбам ползли змеи; замысловатые геометрические оправы опоясывали бассейны и дорожки, то и дело выходя за границы и превращаясь в причудливые цветы или еще более причудливых зверей, лотосы, свастики и символы «инь-ян» либо просто вычурные заглавные буквы древнего тантамижа. Это было спокойное убежище, где человек мог расслабиться или прогуляться, беседуя со старым другом; в уединенных рощах можно было забыть, что находишься в самом сердце огромного города.

Но чувствовалось нечто искусное в безыскусности Зеленого Гавейна, нечто притворное в его обыденности. Несмотря на дикие травы и нарушенную симметрию, парк выглядел слишком ухоженным. Возможно, лабиринт из живой изгороди и был его настоящим сердцем: коварное место, где запросто можно затеряться.

Арфистка и человек со шрамами торопливо шагали к широкой площадке из блекло-серого камня на восточном краю парка. Скромно державшиеся за руки парочки оборачивались, потревоженные ими. Но арфистке не терпелось начать, а Фу-диру не терпелось закончить.

Главный офис Своры, повернутый фасадом к дороге вдоль Гавейна, казался крошечным по сравнению с соседями, словно стеснительная дева между бесстыжими сестрами. Ни фресок, ни статуй. Только возле простых черных дверей висела медная табличка с надписью «АН ШЕРИВЕШ ЛВРИХАЙ» («Особая служба»).

Фудир сразу обратил внимание на сканер и обхватил его ладонями.

— Лицераспознаватель древней модели, — поведал он. — Сканирует две дюжины параметров: черты лица, не подверженные изменению хирургическим путем, вроде расстояния между глазницами, — Фудир приложил к глазам указательный палец и мизинец, — сверяет тебя со своей картотекой ейгено-лиц.

Человек со шрамами уставился прямо в сканер, растянув губы указательными пальцами.