Река, что нас несет - [83]

В голосе Ньевес послышались слезы. Белобрысый еще крепче обнял ее и вдруг вспомнил.

— Но ведь пришел он, а не я, — с тоской произнес он, глядя, как старуха разглаживает простыни и аккуратно заправляет их под матрац.

— Ну и что же? — ответила ему Ньевес. — Я ждала тебя! Тебя, мой ягненочек!

— Но пришел-то он, и, пока я лежал без сознания, вы…

Ньевес высвободилась из его объятий и бросила на него обиженный взгляд.

— С этим стариком? Да ты спятил! За кого ты меня принимаешь?

У нее выступили слезы. Она отпрянула от Белобрысого, пересела на соседний стул и, достав носовой платок, поднесла его к глазам.

— Ты здесь, Ньевес? — снова окликнула ее старуха, ужо застелившая постель. — Или спустилась вниз?

Вытянув перед собой руки, она на ощупь пошла к двери. Немного спустя послышался скрип деревянных ступенек, по которым старуха сходила на первый этаж.

Белобрысый был в замешательстве. Он ни на минуту не сомневался в победе Сухопарого! Но эта чистая, белая, как цветок, женщина…

Он встал со стула и припал к ее ногам. Она оттолкнула его.

— Оставь меня, отойди… Я не хочу, чтобы ты видел мои слезы… Можешь уходить… Все вы мужчины одинаковы!

— Прости, прости меня, Ньевес… Этот Сухопарый… Он предал меня, понимаешь? Если бы все было по-честному, то не он, а я пробил бы ему башку… Но ему всегда везло с женщинами…

— Может быть, с другими… Но ведь я не такая, неужели ты не видишь?

— Я это сразу увидел, Ньевес, я знал. Я ему сразу сказал в то утро, разве ты не слышала?

Лицо ее озарила улыбка.

— Да, я слышала: ты говорил, что я не для него… С этой минуты ты мне и полюбился. Ты не такой, как он. Но как ты мог сказать сейчас…

Белобрысый снова обнял ее.

— Это я от ревности, от злости. Я совсем потерял голову… Или ты думаешь, я не способен на это?

Ньевес тоже обняла его.

— От ревности… ты, мой ягненочек? К кому? Из-за чего? Я твоя с первой же минуты, как увидела тебя!

К груди Белобрысого прихлынула горячая волна. Он крепко прижал Ньевес к себе, поцеловал, рывком расстегнул платье, растрепал волосы, расцарапал плечо. Он тяжело дышал, шептал бессвязные ласковые слова, рычал… Горечь, злоба, ревность — все было забыто. В нем пробудился мужчина — уже не на словах, а на деле… Ньевес счастливо вздохнула в его объятиях, засмеялась, стала отбиваться. Наконец ей удалось высвободиться.

— Нет, нет, не сейчас… Потом, когда мы оба успокоимся.

Она с трудом вырвалась из его рук. Белобрысый преследовал ее до середины лестницы, но увидел старуху, сидевшую у очага возле двери, открытой во двор. Ньевес велела ему оставаться наверху, куда никто не поднимался, кроме свекрови. Он стоял в полутьме на верхних ступеньках и смотрел сквозь железные прутья лестницы, как женщина снует по кухне, занятая домашними делами. Время от времени она поглядывала на лестницу и, увидев там Белобрысого, готового в любую минуту скрыться, если покажется посторонний, шутливо грозила ему пальцем.

Какая женщина! Даже черноглазая стройная Паула не сравнится с этой белокожей упругой красавицей! Какая женщина досталась ему! В висках у него стучало от нетерпения. К тому же чиста, как цветок, не из тех, кто составил славу Сухопарому.

И тут он увидел, что Ньвес поднимается по лестнице с подносом в руках. Она несла ему ветчину, нарезанную ломтиками, большой кусок хлеба, стаканчик с желтком и небольшой кувшин вина.

— Ты все еще здесь, сумасшедший! — ласково пожурила она его, не в силах увернуться от его объятий, — А вдруг у тебя снова закружится голова?

— Я уже крепок, как скала, — ответил он, следуя за ней в спальню. — У меня голова кружится, только когда ты рядом.

— Иди, иди, поешь, ведь ты голоден.

— Я по тебе изголодался, — проговорил он, обнимая ее, притянул к себе и, заглянув ей в глаза, закрыл смеющийся рот поцелуем…

Женщина снова выскользнула, — легкая и проворная, несмотря на свою полноту, — юркнула за дверь и заперла ее снаружи. Белобрысый приник к створке и постучал. Послышался нежный голос:

— С тобой иначе нельзя, придется взять тебя в плен.

— Ты и так пленила меня, — ответил он смеясь.

— Будь умницей, ягненочек. Потерпи немножко.

До него донеслись легкое чмоканье — вероятно, она послала ему воздушный поцелуй — и скрип ступенек.

Пришлось смириться с арестом. Он быстро проглотил еду и стал смотреть в окно на безлюдное поле. Ближе, под окнами, виднелся тот самый патио, по которому он прошел вчера вечером, и угол здания, увенчанного звонницей без колокола. Оттуда тропа уводила к холму, а потом спускалась по пологому склону к реке. Полоса зелени змеилась вдоль берега, обозначая русло. За рекой, на скале, возвышался замок и простирались до самого Ангикса желтые посевы пшеницы и ячменя. За ними виднелись новые холмы, поросшие дубами, и, наконец, небо. Все пустынно, все покрыто пылью, все жаждет влаги.

Ему вдруг пришло в голову заглянуть в шкаф, и на какое-то время он развлекся. Женские вещи висели рядом с мужскими, которые он с пренебрежением отодвинул в сторону. Никогда еще Белобрысому не приходилось видеть ничего подобного: женщины в горах носили одежду, давно вышедшую из моды. Он раскладывал платья на кровати, любовался ими и снова убирал в шкаф. По мере того, как солнце с невероятной медлительностью склонялось к полям, возбуждение Белобрысого росло. По звукам, доносившимся снизу, он определял, чем занимается Ньевсс. Один раз он даже увидел, как она вышла в патио и посмотрела наверх. Заметив его у окна, она послала ему воздушный поцелуй, вывалила через дверцу хлева корм поросятам, направилась за дровами, нагнулась, на удивление изящно, вероятно, знала, что на нее смотрят. Перед тем, как войти в дом, она кинула на Белобрысого многозначительный взгляд. Солнце клонилось к закату, под его лучами полыхал фронтон здания, которое он видел из окна. Ньевес, как и в прошлую ночь, вышла закрыть ворота; рассмеялась, заметив простертые к ней из окна руки, и снова скрылась в доме. Время тянулось по-прежнему медленно. На небе зажглись первые звезды, из открытого окна потянуло прохладой. Ньевес что-то прокричала старухе. Затем раздался скрип ступенек под тяжелыми медленными шагами. На площадке старуха остановилась и пошарила по двери.