Réflexions ou sentences et maximes morales - [38]

Шрифт
Интервал

Il est aisé de voir d’abord qu’il n’était pas destiné pour paraître au jour, mais seulement pour la satisfaction d’une personne qui, à mon avis, n’aspire pas à la gloire d’être auteur; et si par hasard c’était M. ***, je puis vous dire que sa réputation est établie dans le monde par tant de meilleurs titres qu’il n’aurait pas moins de chagrin de savoir que ces Réflexions sont devenues publiques qu’il en eut lorsque les Mémoires qu’on lui attribue furent imprimés. Mais vous savez, Monsieur, l’empressement qu’il y a dans le siècle pour publier toutes les nouveautés, et s’il y a moyen de l’empêcher quand on le voudrait, surtout celles qui courent sous des noms qui les rendent recommandables. Il n’y a rien de plus vrai, Monsieur: les noms font valoir les choses auprès de ceux qui n’en sauraient connaître le véritable prix; celui des Réflexions est connu de peu de gens, quoique plusieurs se soient mêlés d’en dire leur avis. Pour moi, je ne me pique pas d’être assez délicat et assez habile pour en bien juger; je dis habile et délicat, parce que je tiens qu’il faut être pour cela l’un et l’autre; et quand je me pourrais flatter de l’être, je m’imagine que j’y trouverais peu de choses à changer. J’y rencontre partout de la force et de la pénétration, des pensées élevées et hardies, le tour de l’expression noble, et accompagné d’un certain air de qualité qui n’appartient pas à tous ceux qui se mêlent d’écrire. Je demeure d’accord qu’on n’y trouvera pas tout l’ordre ni tout l’art que l’on y pourrait souhaiter, et qu’un savant qui aurait un plus grand loisir y aurait pu mettre plus d’arrangement; mais un homme qui n’écrit que pour soi, et pour délasser son esprit, qui écrit les choses à mesure qu’elles lui viennent dans la pensée, n’affecte pas tant de suivre les règles que celui qui écrit de profession, qui s’en fait une affaire, et qui songe à s’en faire honneur. Ce désordre néanmoins a ses grâces, et des grâces que l’art ne peut imiter. Je ne sais pas si vous êtes de mon goût, mais quand les savants m’en devraient vouloir du mal, je ne puis m’empêcher de dire que je préférerai toute ma vie la manière d’écrire négligée d’un courtisan qui a de l’esprit à la régularité gênée d’un docteur qui n’a jamais rien vu que ses livres. Plus ce qu’il dit et ce qu’il écrit paraît aisé, et dans un certain air d’un homme qui se néglige, plus cette négligence, qui cache l’art sous une expression simple et naturelle, lui donne d’agrément. C’est de Tacite que je tiens ceci, je vous mets à la marge le passage latin, que vous lirez si vous en avez envie; et j’en userai de même de tous ceux dont je me souviendrai, n’étant pas assuré si vous aimez cette langue qui n’entre guère dans le commerce du grand monde, quoique je sache que vous l’entendez parfaitement.

N’est-il pas vrai, Monsieur, que cette justesse recherchée avec trop d’étude a toujours un je ne sais quoi de contraint qui donne du dégoût, et qu’on ne trouve jamais dans les ouvrages de ces gens esclaves des règles ces beautés où l’art se déguise sous les apparences du naturel, ce don d’écrire facilement et noblement, enfin ce que le Tasse a dit du palais d’Armide:

Stimi (si misto il culto è col negletto),
Sol naturali gli ornamenti e i siti.
Di natura arte par, che per diletto
L’imitatrice sua scherzando imiti.

Voilà comme un poète français l’a pensé après lui:

L’artifice n’a point de part
Dans cette admirable structure;
La nature, en formant tous les traits au hasard,
Sait si bien imiter la justesse de l’art
Que l’œil, trompé d’une douce imposture,
Croit que c’est l’art qui suit l’ordre de la nature.

Voilà ce que je pense de l’ouvrage en général; mais je vois bien que ce n’est pas assez pour vous satisfaire, et que vous voulez que je réponde plus précisément aux difficultés que vous me dites que l’on vous a faites. Il me semble que la première est celle-ci: que les Réflexions détruisent toutes les vertus. On peut dire à cela que l’intention de celui qui les a écrites paraît fort éloignée de les vouloir détruire; il prétend seulement faire voir qu’il n’y en a presque point de pures dans le monde, et que dans la plupart de nos actions il y a un mélange d’erreur et de vérité, de perfection et d’imperfection, de vice et de vertu; il regarde le cœur de l’homme corrompu, attaqué de l’orgueil et de l’amour-propre, et environné de mauvais exemples comme le commandant d’une ville assiégée à qui l’argent a manqué: il fait de la monnaie de cuir, et de carton; cette monnaie a la figure de la bonne, on la débite pour le même prix, mais ce n’est que la misère et le besoin qui lui donnent cours parmi les assiégés. De même la plupart des actions des hommes que le monde prend pour des vertus n’en ont bien souvent que l’image et la ressemblance. Elles ne laissent pas néanmoins d’avoir leur mérite et d’être dignes en quelque sorte de notre estime, étant très difficile d’en avoir humainement de meilleures. Mais quand il serait vrai qu’il croirait qu’il n’y en aurait aucune de véritable dans l’homme, en le considérant dans un état purement naturel, il ne serait pas le premier qui aurait eu cette opinion. Si je ne craignais pas de m’ériger trop en docteur, je vous citerais bien des auteurs, et même des Pères de l’Église, et de grands saints, qui ont pensé que l’amour-propre et l’orgueil étaient l’âme des plus belles actions des païens. Je vous ferais voir que quelques-uns d’entre eux n’ont pas même pardonné à la chasteté de Lucrèce, que tout le monde avait crue vertueuse jusqu’à ce qu’ils eussent découvert la fausseté de cette vertu, qui avait produit la liberté de Rome, et qui s’était attiré l’admiration de tant de siècles. Pensez-vous, Monsieur, que Sénèque, qui faisait aller son sage de pair avec les dieux, fût véritablement sage lui-même, et qu’il fût bien persuadé de ce qu’il voulait persuader aux autres? Son orgueil n’a pu l’empêcher de dire quelquefois qu’


Еще от автора Франсуа VI де Ларошфуко
Максимы

Франсуа де Ларошфуко (1613–1680), французский писатель-моралист, мастер психологического анализа и превосходный стилист, оставил в наследство потомкам глубокие, не утратившие актуальности даже спустя три с лишним столетия философские размышления о человеческих пороках и добродетелях. Лаконичный отточенный язык и великолепная афористическая форма превратили его максимы в вершину публицистической прозы.


Франсуа де Ларошфуко. Максимы. Блез Паскаль. Мысли. Жан де Лабрюйер. Характеры

В этой книге собраны сочинения трех великих французских моралистов XVII столетия — Ларошфуко, Паскаля, Лабрюйера, людей разной судьбы, разной социальной среды, разного мировоззрения. Объединяет их прежде всего сам жанр афоризма, в котором они выразили свою жизненную философию, свои размышления над миром и человеком.Вступительная статья В. Бахмутского.Примечания В. Бахмутского, Н. Малевича, М. Разумовской, Т. Хатисовой.Перевод Э. Линецкой, Ю. Корнеева.В настоящем томе воспроизведены гравюры французских художников XVII века.


Мемуары. Максимы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Максимы и моральные размышления

Перед вами – венец французской философской мысли XVII в. – «Максимы и моральные размышления» Ларошфуко. Отмеченное истинно галльской отточенностью пера и совершенством афористического построения, это произведение не столько обнажает, сколько, по меткому выражению Золя, «препарирует человеческую душу»…


Избранные мысли и максимы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Мемуары

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рекомендуем почитать
Абенхакан эль Бохари, погибший в своем лабиринте

Прошла почти четверть века с тех пор, как Абенхакан Эль Бохари, царь нилотов, погиб в центральной комнате своего необъяснимого дома-лабиринта. Несмотря на то, что обстоятельства его смерти были известны, логику событий полиция в свое время постичь не смогла…


Фрекен Кайя

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Папаша Орел

Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.


Мастер Иоганн Вахт

«В те времена, когда в приветливом и живописном городке Бамберге, по пословице, жилось припеваючи, то есть когда он управлялся архиепископским жезлом, стало быть, в конце XVIII столетия, проживал человек бюргерского звания, о котором можно сказать, что он был во всех отношениях редкий и превосходный человек.Его звали Иоганн Вахт, и был он плотник…».


Одна сотая

Польская писательница. Дочь богатого помещика. Воспитывалась в Варшавском пансионе (1852–1857). Печаталась с 1866 г. Ранние романы и повести Ожешко («Пан Граба», 1869; «Марта», 1873, и др.) посвящены борьбе женщин за человеческое достоинство.В двухтомник вошли романы «Над Неманом», «Миер Эзофович» (первый том); повести «Ведьма», «Хам», «Bene nati», рассказы «В голодный год», «Четырнадцатая часть», «Дай цветочек!», «Эхо», «Прерванная идиллия» (второй том).


Услуга художника

Рассказы Нарайана поражают широтой охвата, легкостью, с которой писатель переходит от одной интонации к другой. Самые различные чувства — смех и мягкая ирония, сдержанный гнев и грусть о незадавшихся судьбах своих героев — звучат в авторском голосе, придавая ему глубоко индивидуальный характер.